90 / 734
171
СО
ИНЕН1Я
В. Г. БЪЛИНСКАГО.
17^
V
Русская литература яъ 1843 г.
Литература наша находится теперь въ
соетоянш кризиса: это не подвержено ни
какому сомнение. По многими признакамъ
заметно, что она, наконецъ, твердо реши
лась или принять дельное направлеше и
недаромъ называться «литературой», или—
какъ говорить у Гоголя Иванъ Александро-
вичъ Хлестаковъ—«смертью окончить жизнь
свою». Последнее обстоятельство, прискорб
ное для всехъ, было бы очень горестно и
для насъ, если бъ мы не утешали себя муд
рой и благородной поговоркой: «все или ни
чего!». Въ смиренномъ сознаши действи
тельной нищеты гораздо больше честности,
благородства, ума и мужественнаго велико-
дупия, чемъ въ детскомъ тщесдавщ и ре-
бяческихъ восторгахъ отъ мнимаго, вообра-
жаемаго богатства. Изъ всехъ дурныхъ при-
вычекъ, обличающихъ недостатокъ прочнаго
образованщ и излишество добродушнаго не
вежества, самая дурная—называть вещи не
настоящими ихъ именами. Но, слава Богу,
наша литература теперь решительно отста-
етъ отъ этой дурной привычки, и если изъ
кое-какихъ литературныхъ захолустШ раз
даются еще довольно часто самохвальные
возгласы, публика знаетъ уже, что это не
голосъ истины и любви, а вопли или лите-
ратурнаго торгашества, которое жаждете
прибытковъ на счетъ добродушныхъ чита
телей, или самолюбивой и задорной бездар
ности, которая въ лености и апатии, въ
своемъ бездействш и своихъ мелочныхъ
произведеншхъ думаетъ видеть неопровер
жимый доказательства неисчерпаемаго бо
гатства русской литературы. Да, публика
уже знаетъ, что это торгашество и эта без
дарность, по большей части соединяющшся
вместе, спекулируютъ на ея любовь къ род
ному, къ русскому—и свои пошлыя произ
ведена называютъ «народными», сколько
въ надежде привлечь этимъ впштате про
стодушной толпы, столько и въ надежде за
жать ротъ неумолимой критике, которая,
признавая патрштизмъ святымъ и высокимъ
чувствомъ, по этому самому съ большими оже
сточен!емъ преследуете лже-патрютизмъ,
соединенный съ бездарностью. Публика зна
етъ, что ей уже нечего искать въ романахъ и
повестяхъ изъ русской исторш иди предашй
старины, ибо она знаетъ, что русская исто
рш и русская старина сами по себе, а та
ланты нашпхъ сочинителей и взглядъ ихъ на
вещи—сами по себе, и что руесшй быте,,
историчесюй и частный, состоите не въ од—
нихъ только русскихъ именахъ действую-
щихъ лицъ, но въ особенностяхъ русской
жизни, развившейся подъ неотразимыми
влшшемъ местности и исторш,—такъ же,,
какъ патрштизмъ состоитъ не въ пышныхъ
возгласахъ и общихъ мЬстахъ, но въ горя-
чемъ чувстве любви къ родине, которое уме
ете высказаться безъ восклицашй и обна
руживается не въ одномъ восторге отъ хо-
рошаго, но и въ болезненной враждебности
къ дурному, неизбежно бывающему во вся
кой земле, следовательно, во всякомъ оте
честве. Больше же всего и яснее всего
пу
блика сознаете, что ей нечего читать, не
смотря на в о з е т а н т е и в о з д в и ж е н т е
разныхъ непризнанныхъ ожинителей к воскре
сителей русской литературы и несмотря на
громие возгласы ихъ хвалителей. Это исти
на неоспоримая. Книгопродавцы то и дело
выпускаютъ въ свете объявленш о новыхъ
книгахъ, которыя они издали и который они
намерены издать,—объявленш, печатаемый
на листахъ чудовищной величины, гигант
скими и меЛкимъ шрифтомъ, безъ полити
пажей и съ политипажами и съ великолеп
ными похвалами этимъ книгами, написан
ными книгодродавческимъ слогомъ; возвещае
мый книги действительно выходяте въ свете
и продаются по объявленными ценами, а
читателями отъ этого не легче, потому что
читать все-таки нечего! Библюграфы и ре
цензенты въ отчаянш: ими совсемъ нетъ
работы, нечего разбирать, не надъ чемъ по-
трунить, да нечего и похвалить; въ белле-
тристическихъ книгахъ картинки хороши
или сносны, а текста плосокъ до того, что
не за что зацепиться; потоми большая
часть книгъ все учебники, изредка хороппе,
но чаще невинные и въ добре, и зле. От
дели библиограф!и въ журналахъ со дня-на-
день теряете свою занимательность въ гла-
захъ публики, которая всегда читала рецен
зию съ большей жадностью, большими вни-
машемъ и большими удовольствшмъ, чемъ
самую книгу, на которую написана рецензии
Журналы также въ отчаянш; ими остается
разбирать только другъ друга: зашше не
винное и забавное, которое, впрочемъ, едва,
ли можете занять публику больше префе
ранса и домашнихъ сплетней!
Куда же девались наши книги? гдб же»