76 / 734
1 4 3
СОЧПНИНШ В. Г. БТ'ЛИНСКАГО.
1 4 4
лями, пряничными Аббаддоннами, сахарной
любовью, мышинымъ героизмомъ, и тому по-
добнымъ разнымъ вздоромъ... Но всЬхъ бо
лее виновата ты передъ певцомъ «Гяура»
и «Манфреда»: лишь только заслышадъ ты
о немъ, какъ и началъ проклинать жизнь,
ненавидеть человечество, любоваться адомъ
и вяло воспевать
. . . Иоблекппй жизни цвЪтъ
Безъ малаго въ восьмнадцать л'Ьтъ...
Ты провозгласить Байрона певцовь отчая-
шя и эгоизма, блуждающей кометой, оза
рившей мщъ кровавымъ заревомъ... Добрякъ!
говорю тебе—ты не понялъ еГо, этого Бай
рона, ты не понялъ ни его идеала, ни его
паеоса, ни его гены, ни его кровавыхъ
слезь, ни его безотраднаго и гордаго, на
самомъ себе опершагося, отчаянш, ни его
души, столько же нежной, кроткой и лю
бящей, сколько могучей, непреклонной и
великой! Байронъ — это быль Прометей
нашего века, прикованный къ скале, тер
заемый коршуномъ: могучей гешй, на
свое горе, заглянулъ впереди,—и не раз-
смотревь, за мерцающей далью, обетованной
земли будущаго, онъ проклялъ настоящее и
объявилъ ему вражду непримиримую и веч
ную; нося въ груди своей страдашя миллю-
новъ, онъ любилъ человечество, но прези-
ралъ и ненавидедъ людей, между которыми
виделъ себя одинокамъ и отверженнымъ съ
своей гордой борьбой, съ своей безсмертной
скорбью... Не кометой, блуждающей и без
образной, быдъ онъ, а новымъ духомъ, побо-
равшимъ за человечество, въ огнепернатомъ
шлеме на голове, съ пламеннымъ мечомъ въ
руке, съ эгидой будущей победы, близкаго
торжества... А ты, добрый и невинный ро-
мантизмъ руссюй, создалъ себе, въ своемъ
ребячестве, какой-то призракъ Байрона,
столько же похожгй на Байрона, сколько
тень, отбрасываемая на солнце человекомъ,
похожа на человека. Да и где, изъ чего было
тебе создать истинный идеалъ Байрона?—
Где взялъ бы ты глубокаго сочувствы ко все
му человеческому, глухихъ рыдашй, никому
невидныхъ, но темъ более сокрушитель-
ныхъ,—ты, добрый юноша, съ глазами уны
лыми, но отъ модной тоски,—со щеками не
сколько бледными, но отъ ночяыхъ пировъ
и дикихъ хоровъ московскихъ египтянокъ,
въ просторечья называемыхъ цыганками,—
съ характеромъ раздражительнымъ и
не
сколько нелюдимыми, но отъ разсгроеннаго
пищеваренш,
иагЬдствщ неразсчитаннаго
усерды къ Вакху и Кому,—съ душой празд
ной и скучной, но отъ излишней любви къ
«сладостной лени»?... Не только ты, добрый
и невинный романтизмъ, не только ты не по
нялъ новаго воителя: его не понялъ и тотъ
велиюй руссшй поэта, котораго такъ неспра
ведливо называли ты своими отцомъ и кото
раго еще несправедливее называли ты то
северными, то русскими Байрономъ...
Итакъ, где же твои заслуги, о иашъ безвре
менно екончавнпйся романтизмъ? Ужъ не раз
гульный ли песни, писанный бойкими четы
рехстопными ямбомъ, «торопливыми скорохо-
домъ», въ которыхъ все такъ исполнено не
винности и романтизма—и похмелье, и звонъ
разбиваемаго стекла, и разгульный венокъ,
н пламенныхъ восторговъ кипятокъ?.. Ужъ
не нодражаны ли древнимъ, въ которыхъ
греческаго—одни гекзаметры, да и то руссюе,
одни длинные составные эпитеты, кдонянце
ко сну? Ужи не...
Но довольно. Всехъ проказъ нашего роман
тизма не перескажешь. Какъ все эпохи пере
ходный, когда старое безусловно отрицается
во имя новаго, которое непонятно,—роман
тизмъ наши были пусти и безплоденъ; отъ это
го изъ него и не вышло ничего, кроме велико-
лепнаго вздора программъ и подписок ь на не
написанный и неоконченный сочинены... И не
у насъ однихъ романтизмъ были такъ без
плоденъ, но н у французовъ, у которыхъ онъ
также были переходными моментомъ и не
чемъ-нибудь положительными, а только реак
ций псевдо-классицизму. Въ самомъ деле,
что прочного, великаго, векового и безсмерт-
наго произвели эти мнпмо-гетальные пред
ставители юной Франщи? Люди они были
действительно съ блестящими даровашями,
въ ихъ произведеяыхъ много блестокъ ума,
живости, увлеченья; но эти легкы и скоро
спелый произведены были литературные под
снежники, пророчивппе весну, а не пышныя,
благоуханный розы роскошнаго мая. Минута
родила ихъ—съ минутой и исчезли они, и кто
теперь взглянетъ на эти увядппе, высохпие и
выдохппеся цветы, кто питается ими, кроме
техъ, кому сама природа назначила въ пищу—
сено?... Кто такое теперь колоссальный гешй—
Викторъ Гюго? —Человеки, у котораго когда-
то были блестящи! таланта,—человеки, ко
торый написалъ несколько прекрасныхъ ли-
рическихъ стихотворешй вместе съ мяоже-
ствомъ посредственныхъ и плохихъ, и кото
раго лирическая иоэзы, взятая какъ нечто
целое, какъ отдельный мщъ творчества,
чужда всякаго характера, воякаго значены,
всякаго общаго паеоса. Что такое его пре-
прославленная „N o tre D am e de P a r is “?
Тяжелый плодъ напряженной фантазы, to u r
de force блестящаго дарованы, которое раз
дувалось и пыжилось до renia; пестрая и ли
шенная всякаго единства картина ложныхъ
подожешй, ложныхъ страстей и ложныхъ
чувствъ; океанъ изящной риторики, дикихъ
мыслей, нагянутыхъ фразъ, словомъ,—всего,
чтб способно приводить въ бешеный вое-