597 / 734
419
С0ЧИЫЕН1Я В. Г. ВТ,ЛИНСКАГО.
4И0
Но пусть съ него же снимете портретъ
Тырывовъ или Брюловъ,—и вамъ пока
жется, что зеркало далеко не такъ верно
повторяетъ образъ вашего знакомаго, какъ
этотъ портрета, потому что это будетъ
уже не только портрета, но и художе
ственное произведете, въ которомъ схва
чено не одно внешнее сходство, но вся ду
ша оригинала. Итакъ, верно списывать съ
действительности можета только таланта,
и какъ бы ни ничтожно было произведе
т е въ другихъ отношеншхъ, но ч'Ьмъ бо
лее оно поражаетъ верностью натуре,
т^мъ несомненнее талантъ его автора.
Что не все должно оканчиваться верностью
натуре, особенно въ поэзш, — это другой
вопросъ. Въ живописи, по свойству и сущ
ности этого искусства, одно умЬнье в'Ърно
писать съ натуры можетъ служить часто
признакомъ необыкновеннаго таланта. Въ
иоээш это не совсЪмъ такъ: не умЪя вЪр-
но писать съ натуры, нельзя быть поэтомъ,
но и одного этого умЪнья тоже мало, чтобъ
быть поэтомъ, по крайней мЪрЪ вамЪча-
тельнымъ. Обыкновенно говорята, что вЪр-
ное списыванье съ натуры предметовъ
ужасныхъ (наприм., убШства, казни и т. п.),
-безъ мысли и художественности, возбу
ждаете отвращенье, а не наслажденье. Это
больше чЪмъ несправедливо, это ложно.
ЗрЪлище убийства или казни есть такой
предмета, который самъ по себЪ не мо
жета доставлять наслажденья, и въ произ-
ведеши великаго поэта читатель насла
ждается не убШствомъ, не казнью, а ма-
стерствомъ, съ какимъ то или другое изо
бражено поэтомъ, слЪдовательно, это на
слажденье эстетическое, а не психологиче
ское, смЪшанное съ невольвымъ ужасомъ
и отвращеньемъ, тогда какъ картина вы-
сокаго подвига или счастья любви доста-
вляегь наслажденье болЪе сложное, и пото
ку полное, столько же эстетическое, какъ
и психологическое. Но человЪкъ безъ та
ланта никогда вЪрно не изобразитъ уб!й-
етва или казни, хотя бы онъ тысячу разъ
имЪлъ случай изучить этотъ предмета въ
действительности; все, что можетъ онъ
сделать, — это болЪе или менЪе вЪрное его
опиоаше, но никогда не представить онъ
вЪрной его картины. Описаше его можета
возбуждать сильное любопытство, но не
наслажденье. Если же, не имЪя таланта,
онъ пустится писать картину такого со-
бытш, она всегда произведетъ только одно
отвращенье, но не потому, что вЪрно спи
сана съ натуры, а по причинЪ противопо
ложной, потому что мелодрама не есть драг-
матическая картина, театральный эффекта
не есть выражеше чувства.
Но, ■ вполнЪ признавая, что искусство
прежде всего должно быть искусствомъ,
мы тЪмъ не менЪе думаемъ, что мысль о
какомъ-то чисгомъ, отрЪшенномъ искуо-
ствЪ, живущемъ въ своей собственной сфе-
рЪ, не имЪющемъ ничего общаго съ дру
гими сторонами жизни, есть мысль отвле
ченная, мечтательная. Такого искусства
никогда и нигдЪ не бывало. Безъ всякаго
сомнЪнья, жизнь раздЪляется и подраздЪ-
ляется на множество сторонъ, имЪющихъ
свою самостоятельность; но эти стороны
сливаются одна съ другой живымъ обра-
зомъ, и нЪтъ между ними рЪзкой раздЪ-
ляющей ихъ черты. Какъ ни дробите
жизнь, она всегда едина и цЪльна. Гово
рята: для науки нуженъ умъ и разеудокъ,
для творчества-- фантазш, и думаютъ, что
этимъ порЪшили дЪло начисто, такъ что
хоть сдавай его въ архивъ. А для искус
ства не нужно ума и разеудка? А ученый
можетъ обойтись безъ фантазш? Неправ
да! истина въ томъ, что въ искусстве
фантазш играета самую деятельную и пер
венствующую роль, а въ науке—умъ и
разеудокъ. Бываютъ, конечно, произведе-
нш поэзш, въ которыхъ ничего не видно,
кроме сильной блестящей фантазш: но это
вовсе не общее правило для художествен-
ныхъ произведешь Въ твореншхъ Шекс
пира не знаешь, чему больше дивиться—
богатству ли творческой фантазш, или бо
гатству всеобъемлющаго ума. Есть роды
учености, которые не только не требуюта
фантазш, въ которыхъ эта способность
могла бы только вредить; но никакъ эт >го
нельзя сказать объ учености вообще. Искус
ство есть воспроизведенш действительно
сти, повторенный, какъ бы вновь созданный
м1ръ; можета ли же оно быть какой-то
одинокой, изолированной отъ всехъ чуж-
дыхъ ему влшнШ деятельностью? Можетъ
ли поэта не отразиться въ евоемъ произ-
веденш какъ человекъ, какъ характера
какъ натура, — сдовомъ, какъ личность!
Разумеется, нетъ, потому что и самая спо
собность изображать явлешя действитель
ности безъ всякаго отношенш къ самому
себе—есть опять-таки выражеше натуры
поэта. Но и эта способность имеете» свои
границы. Личность Шекспира просвечи-
ваета сквозь его творенья, хотя и кажет
ся, что онъ такъ же равнодушенъ къ из
ображаемому имъ мщу, какъ и судьба, спа
сающая или губящая его героевъ. Въ рома-
нахъ Вадьтеръ-Скотта невозможно не уви
деть въ авторе чоловека более замёча-
тельнаго талантомъ, нежели сознательно-
пшрокимъ понимашемъ жизни, тори, кон
серватора и аристократа по убежденно и
лривычкамъ. Личность поэта не есть что-
нибудь безусловное, особо стоящее, вне