593 / 734
411
412
СОЧИНЕНЫ В. Г . ВЪЛИНСКАГО.
Архипа писали Сидоромъ, а Луку—Кузь
мой: онъ можетъ снять съ Архипа такой
портрета, который не будета походить не
только на Сидора, но и ни на чтб на све
те,
даже на комокъ земли. Натуральная
школа сл'Ьдуетъ совершенно противному
правилу; возможно-близкое сходство изо-
•бражаемыхъ ею лицъ съ ихъ образцами
въ действительности не составляетъ въ ней
всего, но есть первое ея требованш, безъ
выполнены котораго уже не можетъ быть
въ сочинены ничего хорошаго. Требованш
тяжелое, выполнимое только для таланта!
Какъ же после этого не любить и не
чтить старой шитики темь писателямъ, ко
торые когда-то умели и безъ таланта съ
успехомъ подвизаться на поприще поэзш?
Какъ не считать имъ натуральной школы
самымъ ужаснымъ врагомъ своимъ, когда
она ввела такую манеру писать, которая
имъ недоступна? Это, конечно, относится
только къ людямъ, у которыхъ въ этогъ
вопросъ вмешалось самолюбы; но найдется
много и такихъ, которые по искреннему
убеждетю не любята естественности въ
искусстве, вследствы влшнш на нихъ ста
рой шитики. Эти люди съ особенной го
речью жалуются еще на то, что теперь ис
кусство забыло свое прежнее назначены.
«Бывало—говорятъ они — поэзш поучала,
забавляя, заставляла читателя забывать о
тягостяхъ и страданыхъ жизни, предста
вляла ему только картины црштныя и сме-
ющшся. Прежн1е поэты представляли и
картины бедности, но бедности опрятной,
умытой, выражающейся скромно и благо
родно; при томъ же къ концу повести
всегда являлась чувствительная молодая
дама или девица, дочь богатыхъ и благо-
родныхъ родителей, а не то благодетель
ный молодой человекъ,—и во имя милаго
или милой сердца водворяли довольство и
счастье тамъ, где была бедность и нищета,
и благодарный слезы орошали благодетель
ную руку,—и читатель невольно подносилъ
свой батистовый платокъ къ глазамъ и
чувствовалъ, что онъ становится добрее и
чувствительнее... А теперь! посмотрите,
что теперь пишута! мужики въ лаптяхъ и
сермягахъ, часто ота нихъ несетъ сиву
хой, баба—родъ центавра, цо одежде не
вдругъ узнаешь, какого это пола суще
ство; у г л ы —убежища нищеты, отчаянш
и разврата, до которыхъ надо доходить по
двору грязному по колени; какой-нибудь
пьянюшка—подъяшй или учитель изъ семи-
наристовъ, выгнанный изъ службы,—все
это списывается съ натуры, въ наготе
страшной истины, такъ что если прочтешь
—жди ночью тяжелыхъ сновъ...» Такъ или
почти такъ говорятъ ' маститые питомцы
старой шитики. Въ сущности, ихъ жалобы
состоятъ въ томъ, зачемъ поэзш перестала
безстыдно лгать, изъ детской сказки пре
вратилась въ быль, не всегда прштную,
зачемъ отказалась она быть гремушкой,
подъ которую детямъ прштно и прыгать, и
засыпать. Странные люди, счастливые люди!
имъ удалось на всю жизнь остаться детьми
и даже въ старости быть несовершенно
летними, недорослями,—и вотъ они тре-
буютъ, чтобы и все походили на нихъ!
Да читайте свои старый сказки — никто
вамъ не мешаетъ; а другимъ оставьте
занятш, свойственный
совершеннолетий.
Вамъ ложь — намъ истина:
разделимся
безъ спору, благо вамъ не нужно нашего
пая, а мы даромъ не возьмемъ вашего...
Но этому полюбовному раздйту мешаетъ
другая причина—вгоизмъ, который счи-
таета себя добродетелью. Въ самомъ де
ле, представьте себе человека обезпе-
ченнаго, можетъ быть, богатаго; онъ еей-
часъ пообедалъ сладко, со вкусомъ (по-
варъ у него прекрасный), уселся въ спо-
койныхъ
вольтеровскихъ креслахъ
съ
чашкой кофе, передъ пылающимъ ками-
номъ, тепло и хорошо ему, чувство благо-
состоянш делаетъ его веселымъ,—и воть
берета онъ книгу, лениво переворачи-
ваета ея листы,—и брови его надвигаются
на глаза, улыбка исчеваетъ съ ; румяйыхъ
губъ, онъ взволнованъ, встревоженъ, раз-
досадованъ... И есть ота чего! книга гово
рить ему, что не все на свете живутъ
такъ хорошо, какъ онъ, что есть углы, гдб
подъ лохмотьями дрожитъ ота холоду целое
семейство, можетъ быть, недавно еще знав
шее довольство,—-что есть на свете люди,
рождешемъ, судьбой обреченные на нище
ту,—что последняя копейка идетъ на зе
лено вино не всегда отъ праздности и лени,
но и отъ отчаянш, И нашему счастливцу
неловко, какъ будто совестно своего ком
форта. А все виновата скверная книга: онъ
взялъ ее для своего удовольствш, а вычи-
талъ тоску и скуку. Прочь ее! «Книга
должна прштно развлекать; я и безъ того
знаю, что въ жизни много тяжелаго и
мрачнаго, и если читаю, такъ для того,
чтобы забыть это!» воеклицаетъ онъ.—
Такъ, милый, добрый сибарита, для твоего
спокойствш и книги должны лгать, и бед
ный забывать свое горе, голодный свой
голодъ, стоны страданш должны долетать
до тебя музыкальными звуками, чтобы не
испортился твой аппетита, не нарушился
твой сонъ... Представьте теперь въ такомъ
же положешй другого любителя прштнаго
чтенш. Ему надо было дать балъ, срокъ
приближался, а денегъ не было: управляю
щей его, Никита ведорычъ, что-то замеш-