590 / 734
4 0 5
X. КРИТИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
4 0 6
Полевого, Погодина. Здесь не место раз-
суждать о томъ, кто изъ нихъ больше
сделали, чей таланта, былъ выше; мы го-
воримъ объ общемъ имъ всеми стремденш
—сблизить романъ съ действительностью,
сделать его верными ея зеркаломъ. Ме
жду этими попытками были очень заме
чательный, но тЬмъ не менее все оне от
зывались переходной эпохой, стремились
къ новому, не оставляя старой колеи. Весь
успехъ заключался въ томъ, что, несмотря
на вопли староверовъ, въ романе стали
появляться лица всехъ сословгй, и авторы
старались подделываться подъ языкъ каж-
даго. Это называлось тогда н а р о д н о с т ь ю .
Но эта народность слишкомъ отзывалась
маскарадностью: русских липа низшихъ со-
словхй походили на переряженныхъ баръ,
а бары только именами отличались отъ
иностранцевъ. Нуженъ былъ гешальный
талантъ,' чтобы навсегда освободить рус
скую поэзго, изображающую руссше нравы,
русскхй быть, изъ-подъ чуждыхъ ей влш-
шй. Пушкинъ много сделалъ для этого; но
докончить, довершить дело предоставлено
было другому таланту. Въ «Северныхъ
Цвйтахъ» на 1829 годъ явился отрывокъ
изъ романа Пушкина: «Арапъ Петра Ве-
ликаго», подъ заглавшмъ: «1У глава изъ
историческаго романа». Этотъ маленъюй от
рывокъ былъ верхъ натуральности! Въ та
кой тесной рамке такая широкая картина
нравовъ эпохи Петра Великаго! Но, къ со-
жалеиш, этого романа было написано всего
только шесть главъ и начало седьмой (впол
не были напечатаны уже по смерти Пуш
кина).
Съ появлешя «Миргорода» и «Арабе-
сокъ» (въ 1835 году) и «Ревизора» (въ
1836) начинается полная известность Го
голя и его сильное влшше на русскую ли
тературу. Пзъ всехъ суждешй объ этомъ
писателе, высказанныхъ почитателями его
таланта, самое замечательное и близкое къ
истине едва ли не принадлежитъ человеку,
который вовсе не принадлежитъ къ числу
его почитателей и который, какъ будто въ
какомъ-то внезапномъ вдохновенш, самъ не
зная какъ, вышелъ на минуту изъ своей
обычной колеи, которой былъ веренъ всю
жизнь, проговоривши о Гоголе слРдуюшдй
диеирамбъ:
,,ВсЬ произведенш Гоголя обнаруживаюсь въ
немъ самоуверенность, стремлеше къ самодея
тельности, какое-то умышленное, насмешливое
пренебрежете къ прежнимъ знатямъ, опытамъ
и образцамъ, онъ
читаетъ только книгу при
роды, изучаешь только лпръ дпйствительный;
потому е го ' идеалы слишкомъ естественны и
просты до наготы; они, по выражетю Ивана
Никифоровича, одного изъ его создан!й, явля
ются
передъ читателемъ въ натуре. Красоты
его
создашй всегда новы, свежи, поразитель
ны;
ошибки чуть не отвратительны {?); онъ,
какъ будто забывъ исторт, подобно древнимъ,
начинаешь новый мгрь искусствь,
вызывая его
изъ небытш въ
простонравное (?) хаотическое
(?) состоите; потому что его искусство какъ
будто не знаетъ, не понимаетъ стыдливости;
онъ—велигай художникъ, не знаюпцй исторш
и не видавший образцовъ искусства."
Въ этомъ исполненномъ лирическаго без-
порядка диоирамбЪ, безъ воли и сознанш
автора, высказана самая характеристическая
черта таланта Гоголя—оригинальность и са
мобытность, отдичающш его отъ вейки рус-
скихъ писателей. "Что это сделано нечаянно,
по вдохновенно, доказывается и параллелью^
которую проводитъ авторъ между Гоголемъ
и—кймъ бы вы думали?—Кукольникомъ!!—
и странными, противоречащими словами и
выражешями въ самомъ диеирамбй, доказы
вающими, что не въ волй человека даже на
минуту, и при томъ въ порыве вдохновенш,
совершенно оторваться отъ обычной колеи
своей жизни. Надо сказать, что авторъ—те
оретики и всю жизнь провелъ въ составив
ши и преподаванш разныхъ риторики и
шитики, который, какъ и все книги этого
рода, никогда и никого не научили сочи
нять хорошо, но съ толку сбили многихъ.
Вотъ почему его особенно поразила въ сочи-
неншхъ Гоголя ихъ полная отрешенность и
независимость отъ всякихъ школъныхъ пра
вить и предашй,—и если онъ не могъ, съ
одной стороны, не вменить ему этого въ за
слугу, то съ другой—не могъ того же са-
маго не поставить ему въ заслуженный
упреки. Отсюда и увидали онъ въ сочине-
ншхъ Гоголя «ошибки чуть не отвратитель
ный», и «простонравное хаотическое состоя-
нхе искусства». Спросите его, к а т я это ошиб
ки—и мы уверены, что онъ прежде всего
укажетъ на будочника, который казнитъ зве
ря на ногте (въ «Мертвыхъ Душахъ»), и
этими фактомъ подтвердить окончательно,
что Гоголь «не знаетъ исторш и не видалъ
образцовъ искусства». А между тймъ Гого
лю, вероятно, известнее, нежели его критику,
что одна изъ известнейшпхъ галлерей въ
Европе хранить, какъ безценное сокровище,
картину великаго Мурильо, представляющую
мальчика, который съ усердхемъ и обстоя
тельно занимается тймъ, что будочники
сде
лали съ просонья и мимоходомъ.
Какъ бы то ни было, но действительно
влхяше теорй и шкодь было одной изъ
главныхъ причини, почему мноие сначала
спокойно, безъ всякой враждебности, ис
кренно и добросовестно видели, въ Гоголе
не более, какъ писателя забавнаго, но три-
вшльнаго и незначительнаго, и вышли изъ
себя уже вследствш восторженныхъ по
хвали, расточавшихся ему другой сторо
ной, и важнаго значенш, которое
онъ