571 / 734
367
СОЧИНЕШЯ В.
Г.
БИЛПНСКАГО.
368
живутъ не чедовечестй вЬкъ, а целые века.
Народъ слабый, ничтожный или состарЪвппй-
ся, изживпйй всю жизнь свою до невозмож
ности итти впередъ, любить только хвалить
себя и больше всего боится взглянуть на
свои раны: онъ знаетъ, что онЬ смертельны,
что его действительность не представляетъ
ему ничего отраднаго, и что только въ
обмане самого себя можетъ онъ находить те
ложныя угЬшенш, до которыхъ такъ падки
слабые и дряхлые. Таковы, напримеръ, китай
цы или нершяне: послушать пхъ, такъ
лучше ихъ нетъ народа въ мфй и все друпе
народы передъ ними—ослы и негодяи. Не
таковъ долженъ быть народъ ведший, пол
ный силъ и жизни; сознание своихъ недо-
статковъ вместо того, чтобы приводить его
въ отчаяше и повергать въ сомнения о сво
ихъ силахъ, даетъ ему новыя силы, окры-
ляетъ его въ новую деятельность. Вотъ
почему первый нашъ свЬтешй писатель былъ
сатирикъ, и съ легкой руки его сатира
постоянно шла объ руку съ другими родами
литературы. Лирикъ Державинъ, вошгЬвавшШ
ведшие Росши, былъ въ то же время и
сатирикомъ, и его оды къ «Фелипе», его
«Вельможа» принадлежатъ къ лучшимъ и
оригинальнейшимъ его произведеншмъ. Здесь
мы не можемъ не упомянуть о просвещен-
номъ и благодетельномъ покровительстве,
которымъ наше правительство ободряло сати
ру: оно допустило къ представление и «Не
доросля», и «Ябеду», и «Горе отъ Ума», и
«Ревизора». И наше общество было достой
но своего правительства; за исключешемъ
второй изъ зтихъ комедий, слабой по вы-
полненш, все друпя въ короткое время
сделались народными драматическими пье
сами.
На чемъ основаны доказательства про-
тивниковъ и почитателей Гоголя, что его
произведен^ оскорбительны для русскаго
имени? На томъ только - и больше ни на
чемъ—что, читая ихъ, каждый убедится, что
въ Росши нетъ порядочныхъ людей. Мы
вполне согласны, что точно найдется не мало
людей, снособныхъ вывести изъ сочинений
Гоголя такое оригинальное
сдедствш;
но где
же нетъ такнхъ нроетодудшыхъ читателей,
которые далее буквальиаго смысла книги
ничего въ ней не видятъ, и неужели по
нимъ должно судить о всей русской публике,
и только соображаясь съ ихъ ограничен
ностью должна действовать литература? На-
дротивъ, намъ кажетея, о пихъ она всего
менее должна заботиться. Есть люди, для
которыхъ литература и наука, просвещеше
и образована действительно только вредны,
а
не полезны, потому что сбиваютъ ихъ съ
посдедняго остатка здраваго смысла, скупо
уделеннаго имъ природой; неужели же для
нихъ уничтожить литературу и науку, про-
свещеше и образована? Подобное предположе
н а нелепо уже по одному тому, что таюе
люди находятся въ решительномъ меньшин
стве и что литература и наука оказываютъ
благодетельное влш те не на одне избран
ный натуры, но на всю массу общества.
Намъ скажутъ, что не одни ограниченные
люди видятъ въ сочинепшхъ Гоголя оскор-
блеше русскому обществу. Положпмъ такъ;
но мнеше-то это, кому бы ни принадлежать
оно, всегда будетъ ограниченньшъ. Писатель
выведетъ въ повести пьяницу, а читатель
скажетъ: можно ли такъ позорить Росеш?
будто въ ней все одни пьяницы? Положпмъ,
этотъ читатель умный, даже очень умный
человекъ: да сдедствш-то, которое онъ вы-
велъ изъ повести, нелепо. Намъ скажутъ,
что искусство обобщаешь частный явлешя,
и что оно уже не искусство, если предста
вляетъ явленш случайныя. Правда; но ведь
общество и особливо народъ заключаете въ
себе множество сторонъ, который не только
повесть, целая литература никогда не ис
черпаете. Критики «Москвитянина» особенно
обидблся повестью «Деревня». «Въ ней
(говорите онъ) собрано и ярко выставлено
все, чт5 можно было найти въ нравахъ
крестьянъ грубаго, оскорбительнаго и жесто-
каго. Но поражаюте не частности, а глубокая
безчувственность и совершенное отсутствш
нравственнаго смысла въ цйломъ быту. Ни
сострадашя, ни раскаяшя, ни стыда, ни
страха, ни даже животной привязанности
между единокровными, авторъ ничего не на-
шелъ въ русской деревне. Можетъ быть,
вы подумаете, что она представляется ему
въ томъ состоят и первобытной дикости, ко
торое, по мяенш некоторыхъ, предшествуете
пробуждеяш нравственнаго сознашя и, следо
вательно, допускаете развитае; но вы оши
бетесь; въ сквернословит крестьянъ авторъ
подслушалъ какую-то иронио надъ попран-
нымъ чувствомъ, признакъ не дикости, а
растлены; имена отца, матери, слова молитвы
произносятся безпреетанно, но безотзывно;
ими играюте безъ содроганш; они какъ будто
выдуманы для другихъ людей, а не для
жалкого племени, утратившаго всякое по
добие съ человекомъ.» У! какъ сильно! Толь
ко справедливо ли? Содержаше повести
«Деревня» состоите въ томъ, что бедную,
загнанную сиротку, по проискаиъ плута-ста-
росты, господа выдали замужъ за негодяя,
въ дурную семью. Кто же критикъ «Москви
тянина» думаете, что въ деревняхъ нетъ
негодяевъ, нетъ дурныхъ семействъ? Или
онъ думаетъ, 'что изобразить негодяя или
дурное семейство значить—доказать, что
въ русекихъ деревняхъ все негодяи и дур-
яыя семейства? Надо согласиться, что нашъ