567 / 734
359
С0ЧЯНЕН1Я В. Г. БЪЛИНСЬ'АГО.
360
Но следовать за ними можно было бы толь
ко людями съ талантомъ. Вотъ отчего писа
тели риторической школы такъ косо смотрели
на Пушкина и почему такъ невыносимо имъ
одно имя Гоголя! Въ чемъ состоять ихъ
нападки на него? Вечно въ одномъ и томъ
же: онъ рисуетъ грязь, представляетъ не
умытую натуру и оскорбляетъ русское обще
ство, находя въ немъ характеры низкш и не
противопоставляя имъ высокихъ... Все это
совершенно согласно со старинными шити
ками и риториками.
За то же самое, тЬми же самыми выра-
женшми нападаютъ славянофилы на нату
ральную школу, но за то же самое превоз
носить они Гоголя. Что за странное проти
вореча? Какая его причина? Если бы кри
тики «Москвитянина» не находили никакой
связи между Гоголемъ и натуральной шко
лой, онъ были бы правь съ своей точки
зр'Ьнш, какъ бы ни была она фальшива. Но
вотъ что говорить онъ сами объ зтомъ:
«Петербургски журналы подняли знамя и
провозгласили явлеше новой литературной
школы, по ихъ мнГнпо, совершенно самосто
ятельной.
О
ни
выводить
ее изъ всего про-
шедшаго развитая нашей литературы и ви-
дятъ въ ней ответь на современный потреб
ности нашего общества. Нроисхождевш на
турализма, кажется, объясняется гораздо
проще; нГтъ нужды придумывать для него
родословной, когда на немъ лежать явные
признаки тГхъ влштй, которыми онъ обя-
занъ своими существовашемъ. Матершлъ
данъ Гоголемъ или, лучше, взятъ у него:
это пошлая сторона нашей действительности.»
Основная мысль этихъ словъ справедлива:
натуральная школа действительно произо
шла отъ Гоголя, и безъ него ея не было
бы; но фактъ этотъ толкуется критикомъ
«Москвитянина» фальшиво. Если натураль
ная школа вышла изъ Гоголя, изъ этого
отнюдь не следуетъ, чтобы она не была ре
зультатами всего прошедшаго развитш на
шей литературы и ответами на современ
ный потребности нашего общества, потому
что сами Гоголь, ея основатель, были ре
зультатами всего прошедшаго развитая на
шей литературы и ответами на современный
потребности нашего общества. Что онъ не
сравненно выше и важнее всей своей школы,
противъ этого мы и не думали спорить,—
это другое дело. Во взгляде критика «Мос
квитянина» на Гоголя видно решительное
непонимаше ни искусства, ни Гоголя. Ясно,
что онъ держится тёхъ же шитикъ и ри
торики, которыми руководствуются писатели
неестественной школы, и что, за неимЬшемъ
собственнаго прочнаго воззрЬнш на пред-
метъ, онъ слишж ь увлекся мнешемъ Пуш
кина о Гоголе, съ которыми сами Гоголь
безусловно согласился. Вотъ его собствен-
ныя слова на этотъ счетъ: «Обо мне много
толковали, разбирая кое-какш мои стороны,
но главнаго существа моего не определили.
Его слышали одинъ только Пушкинъ. Онъ
мне говорили всегда, что еще ни у одного
писателя не было этого дара выставлять
такъ ярко пошлость жизни, уметь очертить
въ такой силе пошлость пошлаго человека,
чтобы вся та мелочь, которая ускользаетъ
отъ глазъ, мелькнула бы крупно въ гла \
всеми. Вотъ мое главное свойство, одному
мне принадлежащее, и которого точно нетъ
у другихъ писателей» («Выбран. Места изъ
Переп. съ Друзьями»). Въ этихъ словахъ
много правды; но ихъ нельзя принимать
за полное и окончательное суждеше о Го
голе. Теяьеръ были по преимуществу жи-
вописецъ пошлости жизни голландскаго
простонародья (что —скажемъ мимоходомъ—
не помешало Европе признать его вели
кими талантомъ); эта пошлость есть истин
ный герой его живописныхъ поэмъ, тутъ
она на первомъ плане и прежде всего бро
сается въ глаза зрителю. Однако жъ было
бы нелепо искать чего-нибудь общаго между
талантомъ Теньера и Гоголя. Гогартъ—по
преимуществу живонисецъ пороковъ, раз
врата и пошлости, и больше ничего; но и
съ ними у Гоголя такъ же мало сходства,
какъ и съ Теньеромъ. Гоголь создали типы
—Ивана Оедоровича Шпонькп, Ивана Ива
новича и Ивана Никифоровича, Хлестакова,
Городничаго, Бобчинскаго и Добчинскаго,
Земляники, Шпекина, Тяпкина-Ляпкина, Чи
чикова, Манилова, Коробочки, Плюшкина,
Собакевича, Ноздрева и мнопе друпе. Въ
нихъ онъ является великими живописцемъ
пошлости жизни, который видитъ насквозь
свой предметъ во всей его глубине и ши
роте и схватываетъ его во всей полноте и
целости его действительности. Но зачемъ
же забывяютъ, что тотъ же Гоголь напи
сали «Тараса Бульбу»,-—поэму, герой и вто
ростепенный дМетвуютцш лица которой—
характеры высоко-трагичесше? И между темь
видно, что поэма эта писана той же рукой,
которой писаны «Ревизоръ» и «Мертвый
Души». Въ ней является та особенность, ко
торая принадлежитъ только таланту Гоголя.
Въ драмахъ Шекспира встречаются съ вели
кими личностями и пошлыя, но комизмъ у
него всегда на стороне только посхЬднихъ;
его Фальстафъ смешонъ, а принць Ген
рихи и потомъ король Генрихи V—вовсе
не смешонъ. У Гоголя Тарасъ Бульба такъ
же исполненъ комизма, какъ и трагическаго
величш; оба эти противоположные элемента
слились въ немъ неразрывно и целостно