361
I. КРИТИЧЕСШЯ СТАТЬИ.
8 6 2
въ единую, замкнутую въ себя, личность;
вы и удивляетесь ему, и ужасаетесь его, и
смеетесь надъ нимъ. Изъ всЗзхъ извГст-
ныхъ произведен^ европейскихъ литера-
туръ примерь подобнаго, и то не вполне,
сдшнш серьезнаго и смешного, трагиче-
скаго и комическаго, ничтожности и пош
лости жизни со всЬмъ, что есть въ ней
великаго и прекраснаго, представляете толь
ко «Донъ-Кихотъ» Сервантеса. Если въ
«Тарасе Бульбе» Гоголь ум'Ьлъ въ траги-
ческомъ открыть комическое, то въ «Ста-
росвЬтскихъ ПомГщикахъ» и «Шинели» онъ
умйлъ уже не
еъ
комизме, а въ положи
тельной пошлости жизни найти трагиче
ское. Вотъ гдЪ, намъ кажется, должно искать
существенной особенности таланта Гоголя.
Это - не одинъ даръ выставлять ярко пош
лость жизни, а еще болЬе—даръ выста
влять явленш жизни во всей полноте яхъ
реальности и ихъ истинности. Въ «Пере-
пискЬ» Гоголя есть одно место, которое бро
саете яргай света на значеше и особен
ность его таланта, н которое было или
ложно понято, или оставлено безъ внима-
нш. <Эти ничтожные люди (въ «Мертвыхъ
Душахъ» однако жъ ничуть не портреты съ
нпчтожныхъ людей; напротивъ, въ дихъ
собраны черты тйхъ, которые считаютъ се
бя лучшими другихъ, разумеется, только
въ разжалованномъ виде изъ генераловъ
въ солдаты; тутъ, кроме моихъ собствен-
ныхъ, есть даже черты моихъ прштелей.»
Действительно, каждый изъ насъ, какой бы
онъ ни былъ хоропий человекъ, если вни-
каетъ въ себя съ тймъ безпристрастемъ,
съ какимъ вннкаетъ въ другихъ,—то не
пременно найдетъ въ себе въ большей или
мепыней степенп многю изъ элементовъ
многпхъ героевъ Гоголя. И кому не случа
лось встречать людей, которые немножко
скуненькн, какь говорится, прижимисты, а
во вейхъ другихъ отношеншхъ — прекрас-
нейппе люди, одаренные замечательнымъ
умомъ, горячимъ сердцемъ?- Они готовы на
все доброе, они не оставить человека въ
нужде, помогутъ ему, но только подумавши
поразечитавши, съ некоторымъ уешиемъ
надъ собой. Такой человекъ, разумеется, не
Плюшкинъ, но съ возможностью сделаться
имъ, если поддастся влшнш этого элемента,
и если при этомъ стечеше враждебныхъ
обстоятельствъ разовьетъ его и дастъ ему
перевесь надъ всеми другими склонностя
ми, инстинктами и влеченшми. Бываютъ
люди съ умомъ, душой, образовашемъ, по-
знаншми, блестящими дарованшми—и при
всемъ этомъ съ тймъ качесгвомъ, которое
теперь известно на Руси подъ именемъ
«хдестаковства». Скажемъ больше: мнопе
лп изъ насъ, положа руку на сердце, мо-
гутъ сказать, что имъ не случалось быть
Хлестаковыми, кому целые года своей жизни
(особенно молодости), кому хоть одинъ день,
одинъ вечеръ, одну минуту? Порядочный че
ловекъ не т'Ьмъ отличается отъ пошлаго,
чтобы онъ былъ вовсе чуждъ всякой пош
лости, а тймъ, что видитъ и знаетъ, чтб
въ немъ есть пошлаго, тогда какъ пошлый
человекъ и не подозреваетъ этого въ от
ношены къ себе; напротивъ, ему то и ка
жется больше всехъ, что онъ—истинное со
вершенство. Здесь мы опять видимъ под
тверждены вышесказанной нами мысли объ
особенности таланта Гоголя, которая со
стоять не въ исключительномъ только да
ре живописать ярко пошлость жизни, а
проникать въ полноту и реальность явлешй
жизни. Онъ, по натуре своей, не склоненъ
къ идеализащи, онъ не верить ей; она ка
жется ему отвлечешемъ, а не действитель
ностью; въ действительности для него добро
и зло, достоинство и пошлость не раздель
ны, а только перемешаны не въ равныхъ
доляхъ. Ему дался не пошлый человекъ, а
человекъ вообще, какъ онъ есть, не укра
шенный и не идеализированный. Писатели
риторической школы утверждаютъ, будто
вей лица, созданный Гоголемъ, отврати
тельны, какъ люди. Справедливо ли это?—
Нйтъ, и тысячу разъ нетъ! Возьмемъ на
выдержку несколько лицъ. Маниловъ пошлъ
до крайности, сладокъ до приторности, пусть
и ограниченъ; но онъ не злой человёкъ;
его обманываютъ его люди, пользуясь его
добродувнемъ; онъ—скорее ихъ жертва, не
жели они его жертвы. Достоинство отрица
тельное — не спорпмъ; но если бы авторъ
придалъ къ прочпмъ чертамъ Манилова
еще жестокость обращены съ людьми, тогда
все бы закричали: чт5 за гнусное лицо, ни
одной человеческой черты! Такъ уважимъ
же въ Манилове и это отрицательное до
стоинство. Собакевичъ — антиподъ Мани
лова; онъ грубъ, неотесанъ, обжора, плутъ
и кулакъ; но избы его мужиковъ по
строены хоть неуклюже, а прочно, изъ хо-
рошаго лесу, и, кажется, его иужикамъ хо
рошо въ нихъ жить. Положимъ, причина
этого не гуманность, а расчетъ, но рас
чета, предполагающей здравый смысдъ,
расчета, котораго, къ несчастью, не бы
ваете иногда у людей съ европейскимъ об
разовашемъ, которые пускаюта по мщу
своихъ мужиковъ на основании рацюналь-
наго хозяйства. Достоинство опять отрица
тельное, но вйдь если бы его не ' было въ
Собакевиче, Собакевичъ былъ бы еще хуже:
стало быть, онъ лучше при этомъ отрица-
тельномъ достоинстве. Коробочка пошла и
глупа, скупа и прижимиста, ея девчонка
ходить въ грязи босикомъ, но зато не съ