537 / 734
2 9 9
СОЧИИЕБШ В. Г. Б'ЫИНСКАГО.
3 0 0
какъ распространены или разжижены доволь
но бойкими стихами довольно короткаго и сжа-
таго «Слова о Полку Игоревомъ». Мы рады
будемъ, если попытка Минаева понравится
публике; но что до насъ собственно ка
сается, намъ такъ нравится «Слово о Пол
ку Игоревомъ» въ его настоящемъ виде,
что мы не можемъ безъ непрштнаго чувства
смотреть на его переделки. Намъ кажется,
что его вовсе не нужно ни изы£ ¡ять, ни
переводить, ни перелагать, но довольно за
менить въ немъ слишкомъ оСвлшалыя и
непонятныя слова бол'Ьо новыми и понят
ными, хотя и взятыми же изъ народнаго
языка. Мы назвали стихи Минаева бойкими;
нрибавимъ къ этому, что они еще столько
же фразпсты, сколькощ восторженны, и что
въ нихъ больше риторики, нежели поэзии
Минаевъ—энтузшстичесшй поклонникъ «Сло
ва о Полку Игоревомъ»; въ его глазахъ оно
чуть ли не выше всей русской поэзш отъ
Ломоносова до Лермонтова включительно.
Это изъясняетъ онъ въ послесловш къ сти
хотворному труду своему, которое носитъ
следующее наивно-семинарское названы: «Для
любознательныхъ отроковицъ и юношей».
Стпхотворешя Юлш Жадовской были пре
вознесены почти всеми нашими журналами.
Действительно, въ нихъ нельзя отрицать
чего-то въ родй поэтическаго таланта. Жаль
только, что источники вдохновенш этого та
ланта не жизнь, а мечта, и что по ¡тому
онъ не имеетъ никакого отношенш къ жизни
и беденъ поэзый. Это, впрочемъ, выходптъ
изъ отношешй Жадовской къ обществу,
какъ женщины.. Вогь стихотворены, которое
вполне объясняетъ это положены:
Меня гнететъ тоски недугъ;
МнЪ скучно
въ этомъ мгргъ,
другъ;
МиЪ надоЪли сплетни, вздоръ —
Мужчинъ ничтожный разговоръ,
СмЪшной, нелепый женщинъ толкъ,
Ихъ выписные бархатъ, шелкъ,
Ума и сердца пустота
И накладная красота.
Мщекихъ суетъ я не терплю,
Но БожЩ мщъ душой люблю,
Но вЪчно будутъ милы мнЪ—
I I звуъздъ мерцанье въ вышить,
И шумъ развксистыхъ деревъ,
I I зелень бархатныхъ луговъ,
I I водь прозрачная струя,
И въ рощп пгъсни соловья.
Нужно слпшкомъ много смелости и геро
изма, чтобы женщина, такимъ образомъ от
страненная или отстранившаяся отъ обще
ства, не заключилась въ ограниченный кругъ
мечташй, но ринулась бы въ жизнь для
борьбы съ нею, если не для наслаждены,
котораго возможности не видитъ въ ней.
Жадовская предпочла этому трудному шагу
безмятежное смотрены на небо и звезды.
Почти въ каждомъ своемъ стихотворенш не
спускаетъ она глазъ съ неба и звездъ, но
новаго ничего тамъ не заметила. Это не то,
что Леверье, который открылъ тамъ планету
Нептунъ, до него никемъ не знаемую. Ле-
верье больше поэтъ, чемъ Жадовская, хоть
онъ и не пишетъ стиховъ. Охотно согла
симся съ теми, кто найдешь наше оближе
т е неуместными или натянутыми, но все-
таки скажемъ, что смотреть на небо и не
видеть въ немъ ничего, кроме общнхъ фразъ
съ рпемамн иди безъ риомъ, плохая поэзш.
Да и что путнаго можетъ увидеть въ небе
поэтъ нашего времени, если онъ совершенно
чуждъ самыхъ общихъ физическпхъ и астро-
номпческихъ поняий, и не знаетъ, что этотъ
голубой куполъ, пленяюшдй его глаза, не
существуешь въ действительности, но есть
произведете 'его же собственяаго зренш,
ставшего центромъ видимой ими сфериче
ской окружности; что тамъ на высоте, куда
ему такъ хочется, и нус го, и холодно, и
неги воздуха для дыхашя, что отъ звезды
до звезды и въ тысячу деть не долетишь
на лучшемъ аэростатЬ... То ли дело земля!
—на ней намъ и светло, и тенло, на ней
все наше, все близко и понятно намъ, на
ней наша жизнь и наша поэзш... Зато кто-
отворачивается отъ ней, не умея понимать
ее, тотъ не можетъ быть ноэтомъ и можетъ
ловить въ холодной высоте одне холодный
и пустыя фразы...
Пзъ поименованныхъ нами стихотворныхъ
книжекъ, вышедшихъ въ прошломъ году,
замечательнее другихъ «Стихотворенш АпоЛ'
лона Григорьева». Въ нихъ по крайней ме
ре есть хоть блестки дельной поэзш, т. е.
такой поэзш, которой не стыдно заниматься,
какъ деломъ. Жаль, что этихъ блестокъ не
много; ими обязанъ былъ Григорьевъ влш-
нш на него Лермонтова; но это влшше
исчезаешь въ немъ все больше и больше и
переходить въ самобытность, которая вся
заключается въ туманно-мистическихъ фра-
захъ, при чтенш которыхъ невольно прихо
дить на память эта старая эпиграмма:
Ужъ подлинно Бибрусъ боговъ языкомъ пЪлъ:
Изъ смертныхъ бо его никто не разум'Ьлъ.
Вотъ самобытность, которая не стоить да
же подражательности!
Но истиннымъ прюбретешемъ для рус
ской литературы вообще было вышедшее въ
прошломъ году изданы стихотворешй Коль
цова. Несмотря на то, что эти стихотворе-
нш все были уже напечатаны и прочтены
въ альманахахъ и журналахъ,—они произво
дить впечатаете новости, потому именно,
что собраны вместе и даютъ читателю по
няты о всей поэтической деятельности Коль
цова, представляя собою нечто целое. Эта
книжка—капитальное, классическое нрюбрй-