533 / 734
29
1
С0ЧИНЕН1Я В. Г. ВЫИНСКАГО.
292
дящее, случайное, ничтожное, потому что
в’Ьдь все это - не чувство, не умъ, неволя?—
такъ! но в’Ьдь во всемъ этомъ мы в и д и м ъ
и с л ы ш и м ъ и чувство, и умъ, и волю.
Всего случайнее въ человйкй его манеры,
потому что онй больше всего зависятъ отъ
воспиташя, образа жизни, отъ общества, въ
которомъ живетъ человйкъ; но почему же ино
гда и въ грубыхъ манерахъ мужика чувство
ваше угадываетъ добраго человека, которому
вы смёло можете довариться, и ьъ то же вре
мя изящныя манеры свйтскаго человека за-
ставляютъ васъ иногда невольно остерегаться
его?—Сколько на св£т£ людей съ душой,
съ чувствомъ; но у каждаго изъ нихъ его
чувство имйетъ свой характеръ. свою осо
бенность. Сколько на свёте уыпыхъ людей,
и между тймъ у каждаго изъ нихъ свой
умъ. Это не значить, чтобы умы людей бы
ли разны: въ такомъ случай люди не могли
бы понимать другъ друга, но это значить,
что у самаго ума есть своя индивидуальность.
Въ этомъ его ограниченность, и поэтому умъ
величайшаго генш всегда неизмеримо ниже
ума всего человечества; но въ этомъ же и его
действительность, его ре; льность. Умъ безъ
плоти, безъ физкйаомш, умъ, не дййствуюппй
на кровь и не принимающей на себя ея дйй-
ствш, есть логическая мечта, мертвый аб
стракты Умъ—это человйкъ въ
ТЙЛЙ
или
,
лучше сказать, чедовекъ черезъ тйло, словомъ,
—личность. Оттого на свете столько умовъ,
сколько людей, и только у человечества
одинъ умъ. Посмотрите, сколько нравствен-
ныхъ отгЬнковъ въ человеческой натуре: у
одного умъ едва замйтенъ изъ-за сердца, у
другого сердце какъ будто поместилось въ
мозгу; этоть страшно уменъ и способенъ на
дЪло, да ничего сделать не можетъ, потому
что нетъ у него волн; у того страшная
воля, да слабая голова, и изъ его деятель
ности выходить или вздоръ, или зло. Пере
честь этихъ оттевковъ такъ же невозможно,
какъ перечесть различш физшномгй: сколько
людей, столько и лицъ, и двухъ совершен-
го схожихъ найти еще менйе возможно,
нежели найти два древесные листка, со
вершенно схожш между собою... Когда вы
влюблены въ женщину, не говорите, что
вы обольщены прекрасными качествами ея
ума и сердца: иначе, когда вамъ укажутъ на
друг) ю, которой нравственный качеста выше,
вы обязаны будете перевлюбиться и оставить
первый предмета своей любви для новаго,
какъ оставляютъ хорошую книгу для лучшей.
Нельзя отрицать влшнш нравствепныхъ ка-
чествъ на чувство любви, но когда любята
человека, любята его всего, не какъ идею,
а какъ живую личность; любята въ немъ
особенно то, чего не умйютъ ни опреде
лить, ни назвать. Въ самомъ дйлй, какъ бы
определили и назвали вы, напримеръ, то не
уловимое выражеше, ту таинственную игру
его физюномш, его голоса, словомъ—все то,
что составляетъ его особность, что делаетъ
его непохожимъ на другихъ, и за чтб
именно вы больше всего и любите его?
Иначе зачЬмъ бы вамъ было рыдать въ
отчаянш надъ трупомъ любимаго вами су
щества?—Ведь съ нимъ не умерло то, что
было въ немъ лучшаго, благороднййшаго,
что называли вы въ немъ духовнымъ и
нравственнымъ,—а умерло только грубо-
матершльпое, случайное?.. Но объ этомъ то
случайномъ и рыдаете вы горько, потому
что воспоминанье о прекрасныхъ качествахъ
человека не заменить вамъ человека, какъ
умирающаго отъ голода не насытитъ воспо-
минаше о роскошномъ столе, которымъ онъ
недавно наслаждался. Я охотно соглашусь съ
спиритуалистами, что мое сравнение грубо,
но зато оно верно, а это для меня главное.
Державинъ сказалъ:
Такъ! весь я не умру; но часть меня большая,
Отъ тлЬна убЪжавъ, по смерти станетъ жить.
Противъ действительности такого без-
смертш нечего сказать, хотя оно и не
уте
шить людей близкихъ поэту; но что пере-
даетъ поэта потомству въ своихъ созда-
ншхъ, если не свою личность? Не будь онъ
личность больше, чймъ кто-нибудь, лич
ность по преимуществу, его еоздашя были
бы безцветны и бледны. Ота этого тво-
ренш каждаго великаго поэта предстагляютъ
собой совершенно особенный, оригинальный
м1ръ, и между Гомеромъ, Шекспиромъ, Бай-
рономъ, Сервантесомъ, Вальтеръ-Скотгомъ,
Гёте и Жоржъ Зандомъ общаго только то,
что вей они—ведшие поэты...
Но чт5 же эта личность, которая Даетъ
реальность и чувству, и уму, и воде, и ге-
Н1ю,
и безъ которой все—или фантасти
ческая мечта, или логическая отвлечен
ность? Я много могъ бы наговорить вамъ
объ этомъ, читатели, но предпочитаю луч
ше откровенно сознаться вамъ, что чймъ
живее созерцаю внутри себя сущность лич
ности, тймъ менее умйк> определить ее сло
вами. Это такая же тайна, какъ и жизнь:
вей ее видятъ, вей ощущаютъ себя въ ея
нйдрахъ, и никто не скажетъ вамъ, чтб она
такое. Такъ точно ученые, хорошо зная дйй-
ствш и силы дйятелей природы, каковы
электричество, гальванизмъ, магнетизмъ, и
потому, нисколько не сомневаясь въ ихъ
существованш, все-таки не умйюта сказать,
чтб они такое. Страннее всего, что все, чтб
мы можемъ сказать о личности, ограничивает
ся тймъ, что она ничтожна нередъ чувствомъ,
разумомъ, волей, добродетелью, красотой и
тому подобными вечными и непреходящими