525 / 734
275
С0ЧИНЕН1Я
В. Г.
БМИНСКАГО.
276
ко сознанш, но и стремленш къ нему, стало
быть, не было никакихъ умственныхъ и
нравственныхъ интересовъ; следовательно,
онъ долженъ былъ взять для своей поэзш
совершенно чуждое, но зато готовое содер
жаще, выражая въ своихъ стихахъ чувства,
понятая и идеи, выработанный не нами, не
нашей жизнью и не на нашей почве. Это
значило сделаться риторомъ поневоле, потому
что понятая чуждой жизни, выдаваемый за
понятая своей жизни, всегда риторика. Еще
более риторикой были въ то время евро-
пейсте кафтаны, камзолы, башмаки, парики,
робронды, мушки, ассамблеи, менуэты и
т. д. Но кто же, кроме теоретиковъ и фан-
тазеровъ, скажетъ, чтобы теперь европей
ская одежда и нравы не сделались нацю-
нальными для лучшей, т. е. образованней
шей части русекаго общества, нисколько не
мешая ему быть русскимъ на самомъ де
ле, а не по названью только? Скажемъ
более: въ отношенш только къ обра
зованнейшей части русекаго общества,
но и всего народа русекаго, теперь сдела
лись чистой риторикой все понятая, опре-
д'Ъленж и слова до-петровскаго русекаго
быта,—и если бы военные и гражданств
чины наши были переименованы въ стра-
теговъ, бояръ, стольниковъ и т. п.,— про
стой народъ тутъ ровно бы ничего не по-
нялъ. То же самое, благодаря Ломоносову,
совершилось и въ литературномъ MipE: все
подделки подъ народность теперь пахнутъ
простонародностью, т. е. пошлостью, и все
попытки въ этомъ роде самыхъ даровитыхъ
писателей отзываются риторикой.
«Но какимъ же чудомъ, — спрсснтъ
насъ, — внешнее, абстрактное заимствова
н а чужого и искусственное перенесете
его на родную почву,— какимъ. чудомъ
могло породитъ оно живой органичестй
плодъ?»— Въ ответъ на это скажемъ то
же, что уже говорили: решете этого во
проса безъ сомпоюя интересно; но намъ
нетъ дела до него: для насъ довольно ска
зать, что такъ, именно такъ было, что это
историчесшй фактъ, достоверности кото-
раго не можетъ и подумать опровергать
тотъ, у кого есть глаза, чтобъ видеть, и
уши, •чтобъ слышать. Писатели, въ кото-
рыхъ выразилось прогрессивное движете
черезъ освобождена литературы русской
отъ Ломоносовскаго влшнш, нисколько не
думали объ этомъ: это делалось у нихъ
безеознательно; за нихъ работалъ духъ вре
мени, котораго они были органами. Они
высоко уважали Ломоносова, какъ поэта,
благоговёли передъ его гешемъ, старались
подражать ему, и все-таки больше и больше
отходили отъ него. Разительный примйръ
этого —Державинъ. Но въ томъ-то и со-
стоитъ жизненность европейскаго начала,
привитаго къ нашей народности Петромъ
Великимъ, что оно не коснеетъ въ мертвой
стоячести, но движется, идетъ впередъ,
развивается. Если бы Ломоносовъ не взду-
малъ писать одъ по образцу современныхъ
ему немецкихъ яоэтовъ и французскаго
лирика Жанъ-Батиста Руссо, не вздумалъ
писать своей «Петриды» по образцу Вир-
гшпевой «Энеиды», где вместе съ Петромъ
Великимъ, героемъ своей поэмы, едфлалъ
действующимъ лицомъ и Нептуна, засадивъ
его съ тритонами и наядами на дно про-
хладнаго Белаго моря; если бы, говоримъ
мы, вместо всехъ этихъ книжныхъ шко-
лярныхъ нелепостей онъ обратился къ
источникамъ нашей народной поэзш—къ
«Слову о Полку Игоревомъ», къ русскимъ
сказкамъ (известнымъ теперь по сборнику
Еирши Данилова), къ народнымъ песнямъ
и, вдохновленный, проникнутый ими, на ихъ
чисто-народномъ основанш решился бы
построить здаше новой русской литературы:
что бы тогда вышло?—Вопросъ, повиди-
мому, важный, но въ сущности препустой,
нохояпй на вопросы въ роде следующихъ:
что было бы, если бы Петръ Велиюй ро
дился во Францш, а Наполеонъ—въ Рос
ши, или: что было бы, если бы за зимой
следовала не весна, а прямо лето? и т. п.
Мы можемъ знать, что было и что есть, но
какъ намъ знать, чего не было или чего
нетъ? Разумеется, и въ сфере исторш все
мелкое, ничтожное, случайное могло бы быть
и не такъ, какъ было; но ея велишя отбы
тая, имеюпця вшяше на будущность наро-
довъ, не могутъ быть иначе, какъ именно
такъ, какъ они бываютъ, разумеется, въот-
ношенш къ главному ихъ смыслу, а не къ
подробностямъ проявлешя. Петръ Ведший
могъ построить Петербурга, пожалуй, тамъ,
где теперь Шлиссельбурга, или по край
ней мере хоть немного выше, т. е. дальше
отъ моря, чемъ теперь; могъ сделать но
вой столицей Ревель или Ригу: во всемъ
этомъ играла большую роль случайность,
разный обстоятельства; но сущность дела
была не въ томъ, а въ необходимости но
вой столицы на берегу моря, которая дала
бы намъ средство легко и удобно сноситься
съ Европой. Въ этой мысли уже не было
ничего случайнаго, ничего такого, чтб могло
бы равно и быть, и не быть, или быть иначе,
нежели какъ было. Но для техъ, для кого
не существуетъ разумной необходимости
великихъ историческихъ событай, мы, по
жалуй, готовы признать важность вопроса:
что было бы, если бъ Ломоносовъ основалъ
новую русскую литературу на народномъ
начале?— и ответимъ имъ, что изъ этого
ровно ничего не вышло бы. Однообразный