522 / 734
269
X. КРИТИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
270
полагаемая статья вместе съ статьей самого
редактора, напечатанной во второмъ отделе
этого же нумера, будетъ второй, в н у т р е н
ней, такъ сказать, программой «Современ
ника», въ которой читатели могута сами до
известной степени поверять обещанш испол-
нешемъ.
Если бы насъ спросили, въ чемъ состоитъ
отличительный характеръ современной рус
ской литературы, мы отвечали бы: въ более
и бол'Ье тЬсномъ сближении съ жизнью, съ
действительностью, въ большей и большей
близости къ зрелости и возмужалости. Само
собой разумеется, что подобная характери
стика можетъ относиться только къ литера
туре недавней, Молодой, и при томъ возникшей
не самобытно, а вследствш подражатель
ности. Самобытная литература зреетъ веками,
и эпоха ея зрелости есть въ то же время
и эпоха числительнаго богатства ея заме-
чатедьныхъ произведен^ (chefs d ’ oeuvres).
Этого нельзя сказать о русской литературе.
Ея исторш, какъ исторш самой Poccin, не
похожа на исторпо никакой другой литера
туры. И потому она нредставляетъ собой
зрелище единственное, исключительное, ко
торое тотчасъ делается странными, непо
нятными, почти безсмысленныиъ, какъ скоро
на нее будутъ смотреть, какъ на всякую
другую европейскую литературу. Какъ и
все, чтб ни есть въ современной Poccin жи
вого, прекраснаго и разумнаго, наша лите
ратура есть результата реформы Петра Ве-
ликаго. Правда, они не заботился о литера
туре и ничего не сделали для ея возник-
новенш, но они заботился о нросвещеши,
бросивъ въ плодовитую землю русскаго духа
сёмена науки и образован)'я,— и литература
безъ его ведома явилась впоследствш сама
собой, какъ необходимый результата его же
деятельности. Въ томъ-то, скажемъ мимохс-
домъ, и состояла оргапическая жизненность
преобразованы Петра Великаго, что оно по
родило много и такого, о чемъ они, можетъ
быть, и не думали, чего они даже и не
предчувствовали. Даровитый и умный Кан-
темиръ, вполовину подражатель, вполовину
перелагатель на руссюе нравы сатиръ рнм-
скихъ поэтовъ (преимущественно Горацш) и
ихъ подражателя и перелагателя на фран-
цузсше нравы — Буало, Кантемаръ, съ его
силлабическими размеромъ, съ его языкомъ
полу-книжнымъ, полу-народнымъ, который
по самой этой смеси были языкомъ образо-
ваннаго общества того времени, Кантемиръ
и, вследъ за ними, Тредьяковскш, съ его
безплодной ученостью, съ его бездарными
трудолгобшмъ, съ его схоластическими пе-
дантизмомъ, съ его неудачными попытками
усвоить русскому стихотворству правильные
тоничесше размеры и древше гекзаметры,
съ его варварскими виршами и варварскими
двоекратнымъ переложетемъ Роллена, —
Кантемиръ и Тредьяковсюй были, такъ ска
зать, прологомъ, предисловшмъ къ русской
литературе. Отъ смерти перваго прошло съ
небольшими сто два года (они умеръ 31
марта 1744 года); отъ смерти второго про
шло только съ небольшими 77 лета (они
умеръ 6 августа 1769 года). Тредьяковсшй
были еще въ цвете своей славы и еще
только шесть лети величали себя «профес-
соромъ эдоквенцш и хитростей пштическихъ»;
еще молодой, но больной, слабый и уже
близюй къ смерти, Кантемиръ были живъ*),
когда въ 1739 году двадцативосьмилетшй
Ломопосовъ— Петри Велишй русской лите
ратуры — прислали изъ немецкой земли
свою знаменитую, «Оду на взятае Хотина»,
съ которой по всей справедливости должно
считать начало литературы. Все, что сделано
было Кантемиромъ, осталось безъ следа и
влшнш въ книжномъ мще; все, что было
сделано Тредьяковскими, оказалось неудач
ными— даже его попытки ввести въ русское
стихотворство правильные тонически метры...
Поэтому ода Ломоносова показалась всеми
первыми стихотворными произведеншмъ на
русскомъ языке, которое было написано
правильными размеромъ, Влшнш Ломоно
сова на русскую литературу было такое же
точно, какъ влшнш Петра Великаго на Россию
вообще: долго литература шла по указан
ному ими ей пути, но, наконецъ, совершенно
освободясь отъ его влшнш, пошла по до
роге, которой сами Ломоносовъ не могъ ни
предвидеть, ни предчувствовать. Онъ далъ
ей направлен^ книжное, подражательное, и
оттого, невидимому, безплодное и безжизнен
ное, следовательно, вредное и губительное.
Это совершенная правда, которая однако жъ
нисколько не умаляетъ великой заслуги Ло
моносова, нисколько не отнимаетъ у него
права на имя отца русской литературы. Не
то же ли самое говорить о Петре Великомъ
наши литературные старообрядцы? И надо
сказать, что ихъ ошибка состоитъ не въ
томъ, что они говорить о Петре Великомъ
и созданной, ими Россш, а въ томъ, какое
они выводить изъ этого следствие По
ИХЪ
мнешю, реформа Петра убила въ Россш
народность, а следовательно, и веяюй духъ
жизни, такъ что Росши для своего спаоенш
не остается ничего другого, какъ снова
обратиться къ благодатными полунатршр-
хальнымъ нравами эпохи Котошихина. По
вторяемы ошибаясь въ выводе, они правы
въ положенш, и поддельный, искусственный
европеизмъ Россш, созданный реформой Пе-
*) Кантемиру тогда было 31 годъ, а Тредья
ковскому—36 лЪтъ.