523 / 734
271
С0ЧШГЕШЯ В. Г . БЪЛИПСКАГО.
272
тра Великаго, действительно можетъ казаться
не бод^е, какъ внешней формой безъ вну-
тренняго содержании Но разве нельзя того
же самаго сказать о всехъ поэтическихъ
ораторскихъ опытахъ Ломоносова? За что же,
по какому же странному противоречие съ
собственнымъ свонмъ взглядомъ эти самые
люди благоговеютъ передъ именемъ Ломо
носова и съ странной раздражительностью
принимаютъ за преступлена всякое свобод
ное мнеше объ этомъ риторе н въ поэзш,
и въ краснор'Ьчш? Не было ли бы съ ихъ
стороны гораздо последовательнее и сооб
разнее съ логикой и здравымъ смысломъ и
на Ломоносова смотреть такъ же точно, какъ
смотрятъ они на Петра Великаго?..
Чужое, извне взятое содержант никогда
не можетъ заменить ни въ литературе, ни
въ жизни отсутствш своего собственная,
нацюнальнаго содержанщ; но оно можетъ
переродиться въ него со временемъ, какъ
пища, извне принимаемая человЬкомъ, пе
рерождается въ его кровь и плоть и под
держиваете въ немъ силу, здоровье и жизнь.
Не будемъ распространяться, какимъ обра-
зомъ это сделалось съ Россией, созданной
Петромъ, и русской литературой, создан
ной Ломоносовыми; но что это действи
тельно сделалось и делается съ ними—
это историческгй факта, истина факти
чески очевидная. Сравните басни Крылова,
комедпо Грибоедова, произведенш Пуш
кина, Лермонтова и въ особенности Гого
ля,—сравните ихъ съ произведеншми Ло
моносова и писателей его школы, и вы не
увидите между ними ничего общаго, никакой
связи, вы подумаете, что въ русской лите
ратуре все случайно—и талантъ, и гешй; а
можетъ ли иметь какую-нибудь важность
случайное: не есть ли это призраки, мечта?
И действительно, было время, когда во
проси—есть ли у насъ литература? не ка
зался парадоксомъ и многими разрешенъ
были въ отрицательномъ смысле. И такое
реш ете естественно и неизбежно, если
русскую литературу судить на основашяхъ,
по которыми должно судить исторш евро-
пейскихъ литературъ. Но одинъ изъ вели-
чайшихъ умственныхъ успеховъ нашего
времени въ томи и состоите, что мы, на-
конецъ, поняли, что у Росши была своя
исторш, нисколько не похожая на исторно
ни одного европейскаго государства, и что
ее должно изучать и о ней должно судить
на оенованш ея же самой, а не на основаг
ши историй, ничего не имеющихъ съ ней
общаго, европейскихъ народовъ. То же и
въ отношенш къ исторш русской литера
туры. Между писателями, которыхъ мы по
именовали выше, и между Ломоносовыми и
его школой действительно нетъ ничего об
щаго, никакой связи, если сравнивать ихъ,
какъ две крайности; но между ними сей
часъ же явится передъ вами живая кровная
связь, какъ скоро вы будете изучать въ
хронологическомъ порядке всехъ русскихъ
писателей отъ Ломоносова до Гоголя. Тогда
вы увидите, что до Пушкина все движете
русской литературы заключалось въ стремле-
нш, хотя и безеознательномъ, освободиться
отъ влшшя Ломоносова и сблизиться съ
жизнью, съ действительностью, следователь
но, сделаться самобытной, нащональной, рус
ской. Если въ произведеншхъ Хераскова и
Петрова, такъ незаслуженно превознееен-
ныхъ современниками, нельзя увидеть ни
малейшаго прогресса въ этомъ отношенш,—
зато прогрессъ есть уже въ Сумарокове, пи
сателе безъ гетя , безъ вкуса, почти безъ
таланта, но на котораго современники смо
трели, какъ на соперника Ломоносова. По
пытки Сумарокова, хотя и неудачный, на
комедш изъ русскихъ нравовъ, его сатиры,
а главное его простодушно-желчныя выходки
протпвъ «крапивная семени», равно какъ
и некоторый прозаичесшя статьи, болйе или
менее касавшшся вопросовъ современной
ему действительности,—все это показываете
какое-то стремдеше на сближеше литературы
съ жизнью. И въ этомъ отношенш сочине-
шя Сумарокова, лишенный всякаго художе-
ственнаго или литературнаго интереса, за
служиваютъ изученщ, такъ же какъ имя
его, сперва не по достоинству превозноси
мое, а потомъ столько же несправедливо
унижаемое, заслуживаете уваженья въ по
томстве. Нельзя смотреть, какъ на безпо-
лезныя явлетя, даже и на Хераскова съ
Петровымъ: современники видели въ нихъ
гешевъ, превозносили ихъ до седьмого неба,
стало быть, читали ихъ, а если читали, ста
ло быть, эти писатели сильно способствовали
распространенно въ Росши вкуса къ заня
тая» и наслаждение литературой. Безобразный
притчи Сумарокова явились изящными, по
тому времени, переводами французскихъ, ба-
сенъ въ басняхъ Хемницера и Дмитрова, а
въ басняхъ Крылова оне явились впослед-
ствш превосходными народными произведе
ньями. Подражатель Ломоносова, смиренно
благоговейной даже передъ Херасковымъ и
Петровымъ, Державинъ, если не былъ са-
мобытнымъ русскими поэтомъ, то уже не
былъ и только риторомъ. Одаренный отъ
природы великимъ поэтическими гешемъ,
они потому только не могъ создать само
бытной русской поэзш, что для этого не
пришло еще время, а не по недостатку есте-
ственныхъ силъ и средствъ. Русшай языки
былъ тогда еще не выработать, духи книж-
ничества и риторики царили въ литера
туре; но главное—тогда была только госу-