520 / 734
265
Т. КРИТИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
266
некогда пройдутъ въ народъ и будутъ за
учены ими наизусть басни Крылова...
Къ третьему разряду произведет;! Коль
цова принадлежать думы—особый и ориги
нальный родъ стихотворенiй, созданный
имъ. Эти думы далеко не могутъ равняться
въ достоинстве съ его песнями; некоторый
изъ нихъ даже слабы, и только немногш
прекрасны. Въ нихъ онъ силился выразить
поры ваши своего духа къ знанш, силился
разрешить вопросы, возникавппе въ его
уме. И потому въ нихъ естественно пред
ставляются две стороны: в о п р о е ъ и р £-
ш ен1 е . Въ иервомъ отношеши некоторый
думы прекрасны, какъ, наприм-Ьръ: «Великая
тайна», «Неразгаданная истина», «Молит
ва», «Вопроеъ». Такъ, напршйръ, что мо-
жетъ быть прекраснее этихъ стиховъ, про-
никнутыхъ глубокой мыслью, выраженной
поэтически и страстно:
Спаситель, Спаситель!
Чиста моя вЪра,
Какъ пламя молитвы!
Но, Боже, и Bbpíi
Могила темна!
Что слухъ мой заменить?
Потухши очи?
Глубокое чувство
Остывшаго сердца?
Что будетъ жизнь духа
Безъ этого сердца?
Но во второмъ отнощенш эти думы есте
ственно не могутъ иметь никакого зна
чении Сильный, но неразвитый умъ, то
мясь великими вопросами и чувствуя себя
не въ силахъ разрешить ихъ, обыкновенно
старается успокоить себя или какой-нибудь
риторической фразой о высшемъ
Mip£,
или
иронической выходкой противъ слабости
ума челов&ческаго. какъ, наприм-Ьръ, сдЬ-
лалъ это Кольцовъ въ дуыЬ: «Неразгадан
ная истина», которая оканчивается такъ:
ПодсЬку жъ я крылья
Дерзкому сомпЬнью,
Прокляну усилья
Къ тайнамъ провиденья.
Умъ натлъ не шагаетъ
Mipa за границу,
Наобумъ мЪшаетъ
Съ былью небылицу.
Это случалось и случается и съ великими
мыслителями, когда они брались или берут
ся за вопросы выше ихъ времени или
выше ихъ самихъ. Кольцовъ съ его вопро
сами не могъ быть ни въ какихъ отноше-
шяхъ ни съ какимъ вЬкомъ: они были важ
ны только для него, и тЬмъ труднЬе было
ему рЬшать ихъ. Но самый вопроеъ изла
гается у него часто съ необыкновенной по
эзш!, доходящей до высокаго (sublime);
чтобы убЬдиться въ этомъ, стоить только
прочесть его «Великую тайну». Несмотря
на мистическую темноту выраженш, кото
рая иногда доходить до рЬшительной без-
смыслицы, какъ, папримЬръ, въ трехъ пер-
выхъ стихахъ думы «БожЫ м1ръ», и есте
ственная причина которой была та, что
поэтъ больше ощущалъ и чувствовалъ или,
лучше сказать, больше предощущалъ и
предчувствовалъ сердцемъ, нежели сознавалъ
умомъ то, что хотЪлъ выразить словомъ,—
несмотря на эту мистическую темноту, по
чти во всЬхъ его думахъ есть поэзш и
мысли, и выраженш. Мнопе осуждали Коль
цова за этотъ родъ стихотворешй, видя въ
нихъ претензш полуграмотнаго прасола на
философское умничанье. Да если вспомнить,
мало ли за что не осуждали Кольцова эти
«мнопе»—даже за то, что въ бесЬдахъ онъ
сидЬлъ не все молча, но иногда осмели
вался высказывать свое мнЬте о предметЬ
общаго разговора. Этой строгостью къ
Кольцову особенно отличались умные и
образованные люди, книжники, литераторы,
полулитераторы и литературщики. И по-
дЬломъ ему: какъ было сметь ему, безгра
мотному мещанину, удостоенному за его
талантъ чести быть прпнятымъ въ общество
умныхъ людей,—какъ было ему при нихъ
«сметь свое суждеше иметь!»... Люди съкниж-
нымъ, вычитаннымъ умомъ, съ готовыми
сужденшми о чемъ угодно, никогда не пой-
мутъ, чтобы человекъ съ высшей натурой,
но обделенный образоватемъ, могъ на своемъ
странномъ языке вслухъ выговаривать то,
что глубоко запало въ его душу и сильно
заняло его умъ; никогда не растолкуете вы
имъ, что такой человекъ и ошибается-то
лучше, нежели какъ они говорить дело,
потому что онъ ошибается по-своему, а они
говорятъ чужое...
Особенное достоинство думъ Кольцова
заключается въ ихъ чисто-русскомъ, народ-
номъ языке. Кольцовъ не по кокетству
таланта, а по необходимости прибегалъ къ
этому складу. Въ своихъ думахъ Кольцовъ
— русстай простолюдинъ, ставпий выше
своего сосдовш на столько, чтобы только
увидеть другую, высшую сферу жизни, но
не на столько, чтобы овладеть ею и са
мому совершенно отрешиться отъ своей
прежней сферы. И потому онъ по необхо
димости говорить ея понятшми и ея язы-
комъ объ увиденной имъ вдали сфере дру-
гихъ, высшихъ пожгий; но потому же онъ
въ своихъ думахъ искрененъ и истиненъ
до наивности,—что и составляетъ главное
ихъ достоинство. Хотя песни Кольцова
были бы понятны и доступны для нашего
простого народа, но все же оне были бы
для него гораздо высшей шкодой поэзш,
а следовательно, чувствъ и понятий, нежели
поэзш народныхъ песенъ,—и потому были