488 / 734
2 0 1
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
2 0 2
ности, Карамзинъ принялъ вс-Ь авторитеты;
по крайней м'Ьр'Ь не счелъ нужнымъ воз-
ставать противъ техъ, которыхъ не при-
знавалъ втайне. Самъ онъ былъ вполне гла
вой литературной эпохи и изъ новыхъ пи
сателей только Дмитрову уступалъ пальму
первенства въ стихотворствЬ. Во всемъ
прочемъ онъ безусловно первенствовалъ
въ литературЬ и былъ въ ней не только
первымъ литераторомъ, но и первымъ по-
этомъ, какъ нувеллистъ-романистъ. И это
первенство было безусловно признано всеми.
Нападки на Карамзина славянофиловъ того
времени, нодъ предводительствомъ Шиш
кова, касались одного языка и были при
томъ слишкомъ ничтожны сами но себе,
потому что на стороне пуристовъ были
только книжники, а на стороне Карамзина —
вся публика. Не такъ былъ принять Пуш-
кинъ. Онъ былъ слишкомъ великъ, чтобы
тотчасъ же быть понятыми и оцененными
всеми. И потому его встретили, *съ одной
стороны, восторженные клики молодого по-
нолйнш, а съ другой—ожесточенная брань
теоретяковъ и людей привычки, для кото
рыхъ хорошо все старое, и дурно все но
вое. При томъ же хотя поэзш Пушкина, въ
смысле историческаго развитая, и была,
такъ сказать, результатами поэтическихъ
устшй всЬхъ прежде него бывшнхъ поэтовъ,
отъ Ломоносова до Жуковскаго и Батюш
кова,—гймъ не меггйе однако жъ она была
и ихъ отрицашемъ. По крайней мере такъ
могло казаться съ перваго взгляда. Тогда
естественно многими могла прШтн -въ го
лову такая дилемма: «Если сочиненш Пуш
кина, писанный вопреки всймъ правилами,
извлеченными изъ творешй ведикихъ ге-
шевъ и утвержденными веками, если они—
истинныя ноэтическш произведенш, то
произведеьпя нашихъ ведикихъ поэтовъ
(Ломоносова, Сумарокова, Хераскова, Пе
трова, Державина, Богдановича), писанный
по вЬковымъ правилами,—уже не истинныя
ноэтическш творении» Это ихъ по инстинк
ту решило не признавать въ Пушкине
поэта или по крайней м1;рй видеть въ немъ
не более, какъ обыкновенный талантъ, спо
собный писать только безъ правилъ. Съ
своей стороны, восторженные почитатели
Пушкина естественнымъ образомъ доходили
до такой же несправедливости въ отношенш
къ его предшественникамъ на поэтическомъ
поприщ!;. Такъ всегда раздЬляетъ людей на
ДВ'Ь
крайшя стороны всякая резкая реформа.
Тогда литература стада вопросомъ, съ ко-
торымъ незаметно слились мнопе вопросы
о жизни. Вопросъ долженъ былъ родить
живые споры, упорныя битвы за
мненш,
ареной которыхъ должна была сделаться
журналистика.
Теперь понятна роль Полевого въ нашей
литературй. Она условливалась обстоятель
ствами. По роду своихъ способностей, По
левой имйлъ большое сходство съ Карам
зиным^ его доставало на все—на повесть,
на романъ, на драму, на стихи, на исторш.
Но играть первую роль въ литературе для
него было уже невозможно, потому что тогда
былъ Пушкинъ, а при истинномъ великомъ
поэте нельзя играть роль поэта человеку,
не рожденному поэтомъ. Сверхъ того, По
левой въ вопросе о поэзш находился подъ
влшшемъ Пушкина, какъ живой практики
всЬхъ теорий о поэзш; но Пушкинъ въ этомъ
отношенш ни съ какой стороны не могъ на
ходиться ни подъ чьимъ влшншмъ, потому
что самъ могъ черпать идеи изъ того же
источника, который служилъ всякому журна
листу, т. е. изъ личнаго знакомства съ ино
странными литературами. Въ этомъ отношенш
Пушкинъ былъ однимъ изъ образованнМгаихъ
людей своей эпохи, и ужъ, конечно, не изъ
русскихъ журналовъ могъ учиться и следить
за ходомъ европейскаго развитая.
Но, несмотря на это, Полевому пред
стояла роль деятельная и блестящая, впол
не сообразная съ его натурой и способ
ностями. Онъ былъ рожденъ на то, чтобъ
быть журналистомъ, и былъ имъ по при-
званш, а не по случаю. Чтобъ опенить его
журнальную деятельность и ея огромное
влшше на русскую литературу, необходимо
взглянуть на состоите, въ которомъ находи
лась тогда литература и особенно журна
листика. Первые опыты Пушкина огласились
по всей Россш, проникала во вс-Ь ея захолустья,
въ которыя дотоле проникли только буквари
и сонники. Масса читателей увеличилась
чрезъ это по крайней мере вдесятеро и
стала походить на публику. Везде чувство
валась потребность въ определенномъ вкусе,
следовательно, и въ теорш. А этого-то тогда
и не было. Все авторитеты стояли на не
приступной высоте: Сумарокова считали
великимъ писателемъ; между Лононосовымъ
и Державинымъ не видели никакой разницы;
басни Крылова считались ниже басенъ
Дмитрюва. Великихъ писателей было безъ
счету, и объ нихъ позволялось говорить однЬ
только похвальный фразы, которыя давне
уже обратились въ общш места. Литератур
ные нравы вполне соответствовали такимъ
литературными понятшмъ. Молодой чело-
вЬкъ, желанной попасть въ писатели, долженъ
былъ прежде всего найти себе мецената
или между знаменитыми писателями, или
между знаменитыми покровителями литера
туры, затемъ долженъ былъ добиться лест
ной чести—попасть на литературные вечера
своего мецената. Тамъ предстоялъ ему долпй
искусъ: прежде всего онъ обязапъ былъ «ме