493 / 734
2 1 1
СОЧИНЕНЫ
В.
Г . ВМИНСКАГО.
2 1 2
Пи за женой—
А смотришь, помаленьку
То домикъ выстроить, то купить деревеньку.
И въ литературномъ мфй даже и теперь
«благонамйреаныхъ» несравненно больше,
нежели «безпокойныхъ», а въ то время, то
есть до «Телеграфа», посдйднихъ почти
вовсе не было. И потому очень естественно,
что этотъ журналъ многимъ казался чудо-
вищнымъ явлешемъ, именно потому, что
здравый смыслъ, образованный вкусъ и
истину ставнлъ выше людей и ради ихъ не
щадилъ авторскихъ самолюбЩ. Теперь съ
трудомъ можно поварить, чтобы когда-нибудь
могло быть такимъ образомъ и до такой
степени: и это опять заслуга Полевого, и
васлуга великая!
Это обстоятельство опять указываетъ на
рйзкое различи роли Полевого отъ роли
Карамзина на одномъ и томъ же, впрочемъ,
ноприщй. Карамзинъ не быль связанъ про
шедшими, и ему не съ чймъ было бороться,
почему онъ. и не оскорбили ничьего само
любы, не возбудилъ ни чьей вражды къ
себЬ, кромй завистниковъ, блйдный рой ко-
торыхъ скоро должепъ были исчезнуть при
бысгрыхъ усцйхахъ его славы и при общей
любви къ нему большинства образованнаго
общества. Обстоятельства, положены литера
туры дали Полевому роль бойца. Онъ не
столько утверждали, сколько отрицали, не
столько доказывали, ' сколько оспаривали.
Кромй того во время Карамзина было не до
идей и вонросовъ; нервыхп никто не спра
шивали, вторыхп не было, общество было
для нихъ еще слишкомь молодо, неразвито
п безсознательно. Спорили о фразахн, хло
потали о правильности и чистотй языка, и
вей вопросы заключались ви стилистикй.
Во всеми остальномп дйло шло о томъ,
чтобы педантическую школьную литературу
сдйлать свйтской, общественной и общи
тельной, равно привлекательной н для каби-
нетнаго труженика, и для дйлового чело-
вйка, и для свйтскаго щеголя н свйтской
дамы. И Карамзинъ это сдйлалъ не теориями,
не спорами, а образчиками еочинешй, кото-
рыки требовали духи времени. Онъ были
знакомь .хорошо и съ французской, и съ нй-
мецкой, и съ английской литературами, но
ихъ влияние на него было больше внйшнее,
нежели внутреннее. Идеи XVIII вйка не
волновали его, по крайней мйрй этого не
вамйтно въ его сочиненшхъ. Фонвизннъ,
предшественники Карамзина, гораздо больше
были еыномъ своего вйка. Карамзинъ заняли
у XVIII вйка только сентиментальное на
правлены и обожаны природы, которую на-
вывалъ онъ Иатурой, тоже сентиментальное,
ко не пантеистическое; о любви и вейхъ
сердечныхъ склонностяхъ говорили они какъ
будто съ голосу Руссо, но въ сущности смо-
трйлъ на нихъ не больше, какъ на пзвпни-
тельныя слабости человйческаго естества.
Вотъ все, чймъ ограничилось влыны на
него вйка. Но чрезъ двадцать-пять лйтъ яви
лись уже другш потребности, явилось стре-
млеше къ сознанш, къ изелйдованш, къ ана
лизу. З&хотйли узнать, что такое Шекспиръ
и Байронъ, Данте и Сервантесъ, Гёте и
Шиллеръ, что такое Востокъ и классическая
древность, что такое философы, политиче
ская экономы н т. д., н все это свели на
вонросъ о классицизмй и романтизмй, или
по крайней мйрй кстати и некстати все это
привязали къ нему.
Вей новыя идеи, возникшы въ Европй въ
началй XIX вйка, смутно доходили до рус
ской любознательности и смутно отражались
въ ней. Это было время, когда хотйли ло
мать и строить, но на половинй домки оста
навливались, чтобы сдйлать новую надстрой
ку, а - на половинй стройки останавлива
лись, чтобы кончить по старому. Это была
эпоха чисто переходная. И «Телеграфъ»,
вйрный своему название, былъ полнымъ
представителемъ этой эпохи. Въ немъ было
много силы, этерпи, жару, стремлешя, без-
покойства, тревожности; онъ неусыпно слй-
дилъ за вейми двшкеншми умственнаго раз
виты въ Европй п тотчасъ же передавалъ
ихъ такъ, какъ они отражались въ его по
няты; но вмйстй съ тймъ все въ немъ бы
ло неопредйленно, часто смутно, а иногда и
противорйчиво. Это давало полную возмож
ность придираться къ нему людямъ, стояв-
шимъ внй умственнаго движешя своей эно-
хи. И они не шутя считали себя неизмй-
римо выше Полевого и съ важностью до
вили и высчитывали его обмолвки, прома
хи, ошибки, не понимая, что ихъ преиму
щество надъ нимъ состояло только въ томъ,
что они спали, а онъ жилъ и дййствовалъ:
кто спить, тоть, разумйется, не грйшитъ,
особенно если спить такъ крйпко, что и во
снй ничего не нидигь... Они гордо величали
его то самоучкой, то недоучкой, и на осно
ваны его опыбокъ (а часто и того, что
только имъ казалось ошибками, то есть чего
они не въ состоянш были понять) доказы
вали, что онъ невйжда и шардатанъ.
Правда, онъ учился самоучкой, и то, что
другнмъ давалось безъ труда, • досталось
ему страшными усилыми; но если этотъ
путь къ зпанно не могь не повредить По
левому, болйе или менйе разладивши его
съ систематичностью и методой, зато и
принееъ ему большую пользу: спасъ его
отъ школьныхъ иредразеудковъ, отъ пе
дантизма и образовалъ изъ него публици
ста, которому нужно имйтъ дйло не съ
аудиторый, а съ обществомъ. Его все нн-