492 / 734
269
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
2 1 0
стишонковъ; четвертый — сентиментальную
повесть; известность пятаго была основана
на статье, выкраденной изъ иностранной
книги, а шестой просто выдадъ за свое со-
чинеше забытый труди какого-нибудь сга-
раго русскаго писателя. «Московский Теле-
графъ» на все навелъ справки, все вспо
мнили., все вывели наружу... Многимъ ска-
залъ онъ, что ихъ сочинен ¡я въ свое время
могли иметь свою относительную ценность,
но что время ихъ прошло, и что теперь
мальчики пишутъ лучше ихъ, заслуженныхъ
и знаменитыхъ авторовъ. На все на это
нужно было тогда много смелости: въ то
время самое легкое замечать не въ пользу
автора или сочиненш принималось за брань
и ругательство и служило поводомъ ко мно
жеству критикъ, антикритикъ, рекритикъ,
ответовъ, возражешй и проч. Считавппе
себя обиженными не забывали этого; а ко
му прштно иметь безчисленное множестьо
враговъ, иногда просто изъ ничего? -Да, для
этого нужно было больше, чемъ смелость,—
нуяшо было самоотвержете. Особенную не
нависть навлекъ на себя Полевой со сто
роны ученаго люда, учившагося по старыми
книгами и не подозревавшаго, что могутъ
быть новыя и лучппя. Тогда-то раздались
ожесточенные вопли: да что онъ, да кто
они, где онъ учился, где его аттестаты,
каше его учения званш? онъ купецъ, тор
гаши, самоучка, всезнайка и т. п. Поверятъ
ли, что мноие «ученые» въ своихъ выход-
кахъ противъ Полевого не стыдились де
лать намеки на его водочный заводи,—пятно,
какъ сказали Пушкинъ, ужасное, какъ из
вестно, всему нашему дворянству!.. Вотъ чтб,
напримеръ, было сказано .между прочими о
Полевомъ въ «Вестнике Европы» (1828 года,
№ 23, стр. 199). «Онъ прикидываешь къ
ними (къ поэтами) в о л ч о к ъ критики съ
размаху и определяетъ мигомъ, сколько въ
вихъ
поэтическаго у г а р а » ...
Загляните
въ современные «Московскому
Телеграфу»
журналы—и вы- подумаете, что
Полевой не
умели иначе говорить, какъ
страшными
ругательствами, что журналъ его
быль
складочными местомъ полемики дур
ного тона,
брани, дерзостей, лжей. Но пере
смотрите
«Московсюй Телеграфъ» хоть за
все время
его существованш,—
н
вы увидите,
что всегда,
въ.жару самой запальчивой по
лемики,
онъ умели сохранять свое достоин
ство,
уважать приличш и хоронпй тони,
и
что въ
самыхъ любезностяхъ его противни-
ковъ
было больше грубости и плоскости,
нежели въ
его брани. Мы пишемъ не пане
гирики,
не эклогу, а характеристику заме-
чательнаго
деятеля на поприще русской
ли
тературы, и
потому мы не скажемъ не только
того,
чтобы
Полевой никогда не ошибался,
но и того, чтобы онъ всегда были безпри-
страстенъ въ отяошевш къ своими против
никами, всегда умели отдавать ими должную
справедливость. Нетъ, онъ были человеки,
и при томи постоянно раздражаемый самыми
возмутительными въ отношеши къ нему не
справедливостями, ошибался и бывали не
правь; но въ исторга человеческихъ дели
вопроси не въ томи, кто были безупречшъ
и непогрешителенъ, а въ томи, кто более
другихъ относительно, по возможности, были
справедливъ, или у кого сумма добраго
стремление и добрыхъ дели если не перев'Ь-
шиваетъ недостатковъ и слабостей, то иску-
пляетъ ихъ... И въ этомъ отношеши изда
тель «Московскаго Телеграфа» смело моги
бы разсказать всему свету исторго своихъ
отношений къ противниками, не скрывая
своихъ промаховъ и ошибокъ, смело могъ
бы одинъ противостать целой ихъ фаланге...
Наведя справки, не трудно убедиться, что
полемики въ «Московскомъ Телеграфе» было
не много, по крайней мере меньше, нежели
въ каждомъ пзъ еовременяыхъ ему журна-
ловъ, не говоря уже о томи, что его поле-
мичесшя статьи всегда были умны, дельны,
остроумны, ловки и приличны. И потому
причину общаго ожесточены протнвъ этого
журнала должно искать не столько въ поле-
мическихъ статьяхъ, сколько вь его критике
и библюграфш, где правда высказывалась
столько же прямо, сколько и прилично, от
чего и кусалась больнее. До «Телеграфа»
въ нашей журналистике уклончивый тонъ
принимали за одно съ вежливыми; стара
лись какъ можно меньше говорить о писа-
теляхъ и сочиненшхъ, а если говорили, то
съ твмъ, чтобы хвалить общими избитыми
фразами. Полевой показали п е р в ы й , ..что
литература—не игра въ фанты, не детская
забава, что искате истины есть ея главный
предметъ, и что истина —не такая безде
лица, которой можно было бы жертвовать
условными приличшмъ и пршзненнымъ от-
ношеншмъ. Изъявить публично такой образъ
мыслей въ то время значило сделать .страш
ную дерзость и высказать себя чедовекомъ
«безпокойнымъ», т. е. хуже чемъ безнрав
ственными.
Мнопе разделяютъ людей въ нравствен-
номъ отношенш на благонамеренныхъ и без-
покойныхъ: первые не мешаютъ другими
обделывать свои делишки, каковы бы они
ни были, лишь бы только и ими никто не
мешалъ втихомолочку заниматься тЬмъ же
самыми; вторые ннкакъ не могутъ вытерпеть,
чтобы не заговорить громко, узнавши, что ихъ
соседи, посредствомъ сдравокъ и отношений,
пустили по шру цълое семейство, или,
Когда
весь городъ знаетъ,
Что у него ни за собой,