484 / 734
1 9 3
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
194:
яовншсь,
а
не поэтъ, вдохновенный свыше, не
ораторъ, мощно увлекагонцй' Однообразный и
стЬснительныя формы, въ который отливалъ
онъ свои мысли, даютъ его проз* ходъ утоми
тельный и тяжелый. Эта схоластическая вели
чавость полу-славянская, полу-латинская. сде
лалась, было, необходимостью; къ счастью, Ка-
рамзинъ освободить языкъ отъ чуждаго ига и
возвратилъ ему свободу, обративъ его къ жн-
вымъ источникамъ народнаго слова.
„Въ Ломоносов!» нЪтъ ни чувства, ни вообра
жены. Оды его, писанный по образцу тогдаш-
пихъ нЪмецкихъ стихотворцевъ, давно уже за-
бытыхъ въ самой Германш, утомительны и на
дуты. Его влште на словесность было вредно,
и до сихъ поръ въ ней отзывается. Высокопар
ность, изысканность, отвращете отъ простоты
и точности, отсутствщ всякой народности и ори
гинальности—вотъ следы, оставленные Ломо-
носовымъ. Ломоносовъ самъ не дорожилъ своей
поэзшй, и гораздо более заботился о своихъ
химическихъ опытахъ, нежели о должностных^,
одахъ на высокоторжественный день тезоиме
нитства и ороч. Съ какимъ презрЪиемъ гово
рить онъ о Сумарокове, страстномъ къ своему
искусству,—объ этомъ человеке, который ни о
чемъ, кроме, какъ о бедномъ своемъ риемо-
творстве, не думаетъ... Зато съ какимъ жаромъ
говорить онъ о паукахъ, о просвЪщенш“.
Въ этихъ словахъ виденъ взглядъ уди
вительно верный, но тймъ не менее одно
сторонней. «Влшше Ломоносова на словес
ность было вредное и до сихъ поръ въ ней
отзывается»: это такъ и не такъ въ одно и
то же время. Подъ статьей Пушкина не вы
ставлено года, когда она написана, и потому
намъ следуетъ ограничиться уверенностью,
что она была написана не раньше 1836 г.,—
десять или около того Л’Ьтъ назадъ тому.
Въ Россш все идетъ скоро, и десять л:Ьтъ
для насъ - много времени. Въ новой школе,
которую самп враги ея почтили именемъ
«натуральной», нетъ уже ни малейшихъ
следовъ Ломоносовскаго влшнш, следова
тельно, оно уже прошло. Даже въ старой
школе видно устарелое влшше Карамзина,
но уже не Ломоносова. Если влшше послед-
няго и было вредно, все же оно не было
зломъ неизлечимымъ. Съ другой стороны,
если и нельзя согласиться, что влште Ло
моносова на русскую литературу было вред
ное, то изъ этого еще отнюдь не следуетъ,
чтобъ оно не было необходимо. А что необ
ходимо, то уже полезно, хотя бы съ другой
стороны и было вредно. Во время Ломоно
сова намъ не нужно было народной поэзш:
тогда велиюй вопросъ — б ы т ь и л и н е
б ы т ь заключался для насъ не въ народ
ности, а въ европеизме. Далеко ли ушелъ
бы Ломоносовъ въ науке, если бы, оставивъ
безъ внимашя ея успехи въ Европе, сталъ
хлопотать о науке русской, решился бы сде
латься не нововводителемъ въ этой области,
а продолжателемъ трудовъ росайскихъ книж-
никовъ и мудрецовъ до него бывшихъ?..
Лервымъ благод'йтельнымъ следствшмъ воз-
Соч.
Б
м инскаго
.
Т. 1У.
никавшей тогда литературы долженствовало
быть отрЕшете общества не отъ нацюналь-
ности, а отъ непосредственнаго или безсо-
знательнаго характера этой национальности.
Мы должны были на время перестать быть
русскими, чтобы потомъ сознательно сде
латься русскими. Что влшше Ломоносова на
литературу было надолго вредно,—это правда;
но разве не правда и то, что и результаты
реформы Петра Великаго были во многихъ
отношеншхъ временно вредны? Однако жъ
изъ этого ведь не следуетъ, чтобы реформа
Петра Великаго не была въ высочайшей сте
пени полезна и благодетельна для Россш.—
Ломоносовъ былъ Петромъ Великимъ нашей
литературы. Отъ его сочинешй (кроме уче-
ныхъ) ничего не осталось теперь для на
шего наслажденья; но многое ли осталось
теперь и отъ учреждешй Петра Великаго, и
похожа ли сколько-нибудь Россш нашего
времени на Россто Петра Великаго? А между
темъ Россш нашего времени—все-таки тво
рение Петра Великаго...
Сужденш Пушкина о Ломоносове очень
верно, какъ ответь на безсознательно во
сторженные возгласы слепыхъ почитателей
Ломоносова, которые и теперь, вопреки вся
кой очевидности, упорно хотятъ видеть во.
немъ не только поэта, но еще и великаго
поэта, тогда какъ въ сущности онъ не былъ
ни то, ни другое; но какъ окончательный
прнговоръ надъ Ломоносовымъ, суждеше о
немъ Пушкина—повторяемъ—одностороннее.
Имя основателя и отца русской литературы
и поэзш по праву принадлежитъ этому вели
кому человеку. Натура по преимуществу
практическая, онъ былъ рожденъ реформа-
торомъ и основателемъ. Не приписывая не-
прннадлежащаго ему титла поэта, нельзя не
видеть, что онъ былъ превосходный етихо-
творецъ (версификаторъ). Если прибавиль
къ этому его глубокое знаше русскаго языка
(хотя по духу и потребностямъ своего вре
мени онъ и старался придавать ему полу-
славянскую и полу-датинскую величавость),—
то нельзя не согласиться, что въ отношении
къ стиху можно подумать, что Державинъ
жилъ и нисалъ прежде Ломоносова. Этого
мало: въ некоторыхъ стихахъ Ломоносова,
несмотря на ихъ декламаторский и напыщен
ный тонъ, промелькиваетъ иногда поэтиче
ское чувство—отбдескъ его поэтической души.
Въ словахъ нашихъ нетъ противореча жи
вая натура—всегда поэтическая натура, хотя
изъ этого и нискольно не следуетъ, чтобы
человекъ съ живой натурой былъ непременно
поэтъ: иначе и изъ Наполеона легко было
бы сделать поэта, и имя его внести въ
исторш французской поэзш... Метрика,
усвоенная Ломоносовымъ нашей поэзш, есть
большая заслуга съ его стороны. Некоторые
7