155
156
СОЧИНЕНШ
В.
Г.
БЬЛИНСКАГО.
ный бедснъ, оффицшльно онъ благороднымъ
львомъ вступится за честь женщины,—privatim
онъ беретъ страшные проценты, privatim онъ счи
таете себя въ праве безчестить женщину, если
условился съ нею въ цене. Постоянная ложь, по
стоянное двоедуппе сделали то, что меньше ди-
кихъ порывовъ и вдвое больше плутовства, что
редко человЪкъ скажете другому оскорбитель
ное слово въ глаза и почти всегда очерните его
за глаза; въ Париже я меньше встрЬчалъ шу-
ринеровъ и эскарповъ, нежели мушаровъ, пото
му что на первое ремесло надобно иметь откро
венную безнравственность и своего рода отвагу,
а на второе только двоедуппе и подлость. Напо-
леонъ съ содрагашемъ говорилъ о гнусной при
вычке безпрестанно лгать. Мы лжемъ насловахъ,
лжемъ движеншми, лжемъ изъ учтивости, лжемъ
изъ добродетели, лжемъ изъ порочности; лганье
это, конечно, много способствуете къ растленно,
къ нравственному безешшо, въ которомъ родят
ся и умираютъ целыя поколешя, въ какомъ-то
чаду и тумане проходящая по земле. Между
темъ и это лганье сделалось совершенно есте-
етвепнымъ, даже моральными мы узнаемъ че
ловека благовоспитаннаго — по тому, что ни
когда не добьешься отъ него, чтобъ онъ откро
венно сказалъ свое мнете.
„Наполеонъ говорилъ еще, что наука до т£хъ
поръ не объяснить главнейшихъ явлешй все-
Mipnoa
жизни, пока не бросится
въ мгръ подроб
ностей.
Чего желалъ Наполеонъ - исиолншгь ми-
кроскопъ. Естествоиспытатели увидели, что не
въ палецъ толстыя артерш и вены, не огромные
куски мяса могутъ разрешить важнейппе во
просы физшлогш, а волосяные сосуды, а клет
чатка, волокна, ихъ составь. Унотреблеше ми
кроскопа надобно ввести въ нравственный мгръ,
надобно разсмотреть нить за нитью паутину
ежедневныхъ отношен1й, которая опутываете
самые сильные характеры, самыя огненныя
энергш. Люди никакъ ве могутъ заставить себя
серьезно подумать о томъ, что они делаютъ до- -
ма съ утра до ночи: они тщательно хлопочутъ
и думаютъ обо всемъ: о картахъ, о крестахъ,
объ абсодютномъ, о варшщонныхъ исчислет-
яхъ, о томъ, когда ледъ пройдете на Неве,—
но объ ежедневныхъ, будничныхъ отношешяхъ,
обо всехъ мелочахъ, къ которымъ принадле
жать семейныя тайны, хозяйственный дела,
отношенья къ роднымъ, близкимъ, нриснымъ,
слугамъ и пр., и пр.,—объ этихъ вещахъ ни за
что въ свете не заставишь подумать: они го
товы, выдуманы. Паскаль говорить, что люди
для того играютъ въ карты, чтобъ не оставать
ся никогда долго наедине съ собою, чтобъ не
дать развиться угрызеншмъ совести. Очень в е
роятно, что, руководствуясь темъ же инстинк-
томъ, человекъ не любить разсуждать о се-
мейныхъ тайнахъ, — а не пора ли бы имъ на
свете? Я, какъ маленькш дети, боюсь темно
ты; мне все кажется, что въ темноте сиднтъ
злой духъ съ рыжей бородой и съ копытомъ.
Зачемъ, кажется, прятать подъ спудомъ то, чтб
не боится света; да въ сущности это все равно:
прячь не прячь—.все обличится; съ каждымъ
днемъ меньше тайнъ.
Was sich in dem Kämmerlein
Still und fein gesponnen,
Kommt—wie kann es anders sein?—
Endlich an die Sonnen.
„Изредка какое-нибудь преступлеше, совер
шенное въ этомъ мраке частной жизни, пугнете
на день, на другой людей, стоявшихъ возле, за
ставить ихъ задуматься... для того, чтобъ по-
томъ начать судить и осуждать. Добрейппй че-
ловекъ въ м!ре, который не найдете въ душе
жестокости, чтобъ убить комара, съ великимъ
удовольствшмъ растерзаете доброе имя ближ-
няго на основанш морали, по которой онъ самъ
не поступаете и которую прилагаете къ част
ному случаю, разсказанному во всей его непо
нятности. „Его жена уехала вчера отъ него“—
скверная женщина! „Отецъ его лищилъ наслед
ства“—скверный отецъ! Всякое судебное место
снисходительнее осуждаете, нежели записные
филантропы и люди, сознаюнце себя честными
добрыми. Двести лете тому назадъ Спиноза до-
казывалъ, что всямй прошедппй факте надобно
ни хвалить, ни порицать, а разбирать, какъ ма
тематическую задачу, т. е. стараться понять,—
этого никакъ не растолкуешь. Къ тому же,
чтобъ преступленье обратило на себя внимаше,
надобно, чтобъ оно было чудовищно, громко,
скандально, облито кровью. Мы въ этомъ отно-
шенш похожи на французскихъ классиковъ, ко
торые если шли въ театръ, то для того, чтобъ
посмотреть, какъ цари, герои или по крайней
мере полководцы и наперсники ихъ кровь про
ливаютъ, а не для того, чтобъ видеть мещан
ски проливаемый слезы.
„Людямъ необходимы декорацш, обстановка,
надпись; мещанинъ во дворянстве очень уди
вился, узнавши, что онъ сорокъ лете говорить
прозой—мы хохочемъ надъ нимъ; а мнопе лете
сорокъ делали злодеянш и умерли летъ вось
мидесяти, не зная этого, потому что ихъ зло-
деяшя не подходили ни подъ какой нараграфъ
кодекса—и мы не плачемъ надъ ними.
„Лафаржъ отр явила своего мужа (т. е. поло-
жимъ, что отравила; следствш было сделано
такъ неловко, что нельзя понять, Лафаржъ ли
отравила мышьякомъ своего мужа, или судьи
отравили юриспруденций г-жу Лафаржъ). Крикъ,
толки. Злодейство въ самомъ дёле страшное,
гнусное—въ этомъ никто не сомневается: да
что же собственно новаго въ этомъ убМстве? Я
уверенъ, что въ томъ же Париже, где такъ кри
чали объ этомъ, нетъ большой улицы, где бы
въ годъ или въ два не случилось чего-нибудь
подобнаго, — разница въ оружшхъ. Лафаржъ,
какъ решительная преступница, дала мине-
ральнаго яду; а что далъ, напримеръ, мой со
седь, этотъ богатый откупщикъ своей жене,
которая вышла за него потому, что ея неж
ные родители стояли передъ нею на коленяхъ,
умоляя сласти ихъ именье, ихъ честь — про
дажей своего тела, своимъ безчеспемъ; что
далъ ей мужъ, какого яда, отъ котораго она изъ
ангела красоты сделалась въ два года разва
линой? Отчего эти ввалившшся щеки, отчего
ея глаза, сделавпиеся огромными, блестятъ ка-
кпмъ-то болезненно-жемчудснымъ отливомъ? Ор-
фила и самъ Распайль не найдутъ ничего ядо-
витаго въ ея желудке, когда она умретъ; и не
мудрено: ядъ у ней въ мозгу. Психически! от
равы ускользаютъ отъ химическихъ реагенщй
и отъ тупости людскихъ суждетй. „Чего недо-
стаетъ этой женщине? она утопаете въ роско
ши,“ — говорятъ глупейдпс, не понимая, что
мужъ, наряжаюнцй жену не потому, что она
хочетъ этого, а потому что онъ хочетъ, — себя
наряжаете; онъ ее наряжаете потому, что она
его, на томъ же основанш, какъ наряжаете
лакея и кучера. „Все такъ, — говорятъ умней-
ппе,—но, согласившись на просьбу родителей,
она должна была благоразумнее переносить
свою судьбу.“
„А позвольте спросить: возможно ли
хрони
ческое
самоотвержеше? Разомъ пожертвовать
собой не важность: Курщй бросился въ про
пасть, да и поминай какъ звали—это понятно,