471 / 734
167
С0ЧИНЕН1Я Г. В. ЕЪЛИНСКАГО.
168
и зломъ, достоинствами и недостатками, со
ВОЙМИ
ПрОТИВОречШМИ, который онъ носитъ
въ самомъ себе. Это особенно прилагается
къ нашей литература, которая представляетъ
собой столько крайностей и противореча,
что, сказавши о ней что-нибудь утвердитель
ное, тотчасъ же должно сделать- оговорку,
которая большинству публики, больше любя
щему читать, нежели разсуждать, легко мо-
жетъ показаться отрицашемъ или противорй-
чшмъ. Такъ напримЬръ, сказавши о силь-
номъ и благотворноыъ влшнш вашей лите
ратуры на общество и, следовательно, о ея
великой для насъ важности, мы должны
оговориться, чтобы этому влшнно и этой
важности не приписали болынихъ размй-
ровъ, нежели каше мы разумели, и такимъ
образомъ не вывели бы изъ нашихъ словъ
такого заключешя, что мы не только имйемъ
литературу, но еще и богатую литературу,
которая смело можетъ стать наравне съ лю
бой европейской литературой. Подобное за
ключена было бы всячески ложно. У насъ
есть литература, и литература богатая
талантами и нроизведеншми, если брать въ
еоображеше ея средства и молодость,—но
наша литература существуетъ только для
насъ: для иностранневъ же она еще вовсе
не литература, и они имеютъ полное право
не признавать ея существованш, потому что
они не могутъ черезъ нее изучать и узнавать
насъ какъ народъ, какъ общество. Литература
наша слишкомъ молода, неопределенна и
безцвйтна для того, чтобъ иностранцы могли
видЬть въ ней фактъ нашей умственной жи
зни. Еще недавно была она робкимъ, хотя и
даровитымъ ученикомъ, который посгавлялъ
себй за славу копировать европейские образцы,
который за картины русской жизни выда-
валъ коши съ картинъ европейской жизни.
И это составляете характеръ целой эпохи
литературы нашей отъ Кантемпра и Ломо
носова до Пушкина. Потомъ, почувствовавъ
свои силы, она изъ ученика сделалась масте-
ромъ, и вместо того, чтобы копировать съ
готовыхъ картинъ европейской жизни, просто
душно выдавая ихъ за оригинальныя картины
русской жизни, она смело начала воспроизво
дить картины и европейской, и русской
жизни. Но иока еще только въ первыхъ
была она вполне мастеромъ, а во вторыхъ
только стремилась, и не всегда безуспешно,
стать мастеромъ. II это составляете харак
теръ периода нашей литературы отъ Пуш
кина до Гоголя. Съ появлении Гоголя ли
тература наша исключительно обратилась
къ русской жизни, къ русской действитель
ности. Мижетъ быть, черезъ это она сде
лалась более односторонней и даже одно
образной, зато и более оригинальной, са
мобытной, а следовательно, и истинной.
Теперь взгдянемъ на эти першды русской
литературы въ отношенш къ ихъ значение
не для насъ, а для иностранцевъ. Нетъ ни
какой нужды доказывать, что Ломоносовъ
и Карамзинъ имеютъ для н а с ъ великое
значеше; но попробуйте перевести нхъ со-
чинешя на любой европейешй языкъ, — и
вы увидите, станутъ ли иностранны читать
ихъ, а если и прочтутъ, то много ли най-
дутъ въ нихъ интереснаго для себя. Они
скажутъ: «мы давно уже прочли все это у
себя дома; дайте намъ р у с с к н х ъ писате
лей.» То же бы самое сказали они и о со-
чиненшхъ Дмитриева, Озерова, Батюшкова,
Жуковпкаго. Изо всего этого першда былъ
бы имъ интересенъ только одинъ писа
тель—баснописецъ Крыловъ; но онъ реши
тельно непереводимъ нп на какой языкъ
въ мщй, и его могутъ оценить только тЬ
изъ иностранцевъ, которые, знаютъ русский
языкъ и долго жили въ Росши. Птяиъ,
цйлый першдъ русской литературы реши
тельно не существуетъ для Ев; опы. Что
же касается до второго,—онъ можетъ су
ществовать для нихъ, но только ъъ извест
ной степени. Если бы ташя произведении
Пушкина, какъ, напримйръ, «Монартъ и
Сальери», «Скупой Рыцарь», «Каменный
Гость», были переведены достойнымъ ихъ
образомъ на какой - нибудь европейешй
языкъ,—иностранцы не могли бы не при
знать ихъ превосходными создашями поэзш,
но тймъ не менее эти пьесы не имели бы
для нихъ почти никакого интереса, какъ
создании русской поэзш. То же можно ска
зать и о лучшихъ пропзведеншхъ Лермон
това. Ни Пушкинъ, ни Лермонтовъ не мо
гутъ не терять отъ переводовъ, какъ бы
ни хороши были переводы ихъ сочинений.
Причина очевидна; хотя въ твореншхъ
Пушкина и Лермонтова видна душа рус
ская, ясный, положительный русский умъ,
сила и глубокость чувства,—однако жъ эти
качества виднее намъ, русскимъ, нежели
иностранцамъ, потому что русская нашо-
нальность еще не довольно выработалась и
развилась, чтобы русский поэте могъ нала
гать на свои нроизведенш ея резкую печать
выражая въ нихъ общечеловеческш идеи.
А требования европейцевъ въ этомъ отно
шении велики. И не мудрено: нашональный
духъ европейскихъ народовъ такъ само
бытно и рЬзко отражается въ ихъ литера-
турахъ, что, какъ бы ни было велико въ
художественномъ отношении произведете,
не запечатленное резкой печатью нащо-
Еальности,—оно уже теряете въ глазахъ
европейца главное свое достоинство. Въ
какомъ-нибудъ Маррттй, Бульвере или еще
менее значительномъ беллетристе англШ-
с :омъ вы такъ же точно видите аигличаяи-