456 / 734
137
I. КРИТНЧЕСКШ СТАТЬИ.
138
показали бы, что онъ не сдншкомъ высо-
каго мненш о талантЬ Лермонтова.
Мы сказали, что въ обоихъ романахъ До
стоевскаго заметно сильное влшше Гоголя,
м это должно относиться только къ частно
стями, къ оборотамъ фразы, но отнюдь не
къ концепцш цйлаго цpoизвeдeнiя и харак-
теровъ дМствующнхъ лидъ. Въ послГднихъ
двухъ отпошеншхъ талантъ Достоевскаго
блестнть яркой самостоятельностью. Если
можно подумать, что Макару Алексеевичу
Девушкину, старику Покровскому и Голяд
кину старшему Достоевскаго нисколько сродни
Попршцинъ и Анашй Акашевичъ Башмач-
кинъ Гоголя, то въ то же время нельзя не
видГть, что между лицами романовъ Досто
евскаго и повестей Гоголя существуете та
кая же разница, какъ и между Поприщн-
нымъ и Башмачкинымъ, хотя оба эти лица
созданы однимъ и тЬмъ же авторомъ. Мы
даже думаемъ, что Гоголь только первый
навелъ всЬхъ (и въ этомъ его заслуга, ко
торой подобной уже никому бол'Ье не ока
зать) на эти забвтыя существованш въ на
шей действительности, но что Достоевсюй
сами собой взялъ ихъ въ той же самой дей
ствительности.
Нельзя не согласиться, что для перваго
дебюта «Бедные Люди» и непосредственно
за ними «Двойники» —произведенья необык-
иовеннаго размера, и что такъ еще никто
не начинали взъ руоскихъ писателей. Ко
нечно, это доказываете совсГкъ не то, чтобъ
ДостоевскШ по таланту были выше свонхъ
нредшественниковъ (мы далеки отъ подоб
ной нелепой мысли), но только то, что онъ
имели передъ ними выгоду явиться после
нихъ; однако жъ со всеми теми подобный
дебюта ясно указываете на место, которое
со временемъ займете Достоевеюй въ рус
ской литературе, и на то, что если бъ онъ
а не стали рядомъ съ своими предшествен
никами какъ равный съ равными, то долго
еще ждать нами таланта, который бы сталь
къ ними ближе его. Посмотрите, какъ про
ста завязка въ «Ведыыхъ Людяхъ»: ведь и
разсказ&ть нечего! А между теми такъ много
приходится рассказывать, если уже решиться
на это! Бедный пожилой чиновники, недале-
каго ума, безъ веякаго образована, но съ
безконечно-доцрой душой и теддымъ сердцемь,
■опираясь на право дальнаго, чуть ли еще
не придуманнаго ими для благовнднаго пред
лога, родства, похищаете бедную девушку
т ъ
рукъ гнусной торговка женской добро
детелью, девической красотой. Авторъ не го
ворите нами, любовь ли заставила этого чи
новника почувствовать сострадате, или со-
етрадаше родило въ ыемъ любовь къ этой
девушке; только мы внднмъ, что его чувство
къ ней не просто отеческое и огариковокое,
не просто чувство одинокаго старика, кото
рому нужно кого-нибудь любить, чтобъ не
возненавидеть жизни и не замереть отъ ея
холода, и которому всего естественнее по
любить существо, обязанное ему, одолженное
ими,— существо, къ которому онъ присыпь
и которое привыкло къ нему. Нетъ, въ чув
стве Макара Алексеевича къ его «маточке,
ангельчику и херувимчику Вариньке» есть
что-то похожее на чувство любовника,— на
чувство, которое онъ силится не признавать
въ себе, но которое у него протнвъ воли по
временами прорывается наружу, и которое
онъ не стали бы скрывать, если бъ заметать,
что о н а смотрите на него не какъ на вовсе
неуместное. Но бедняки видите, что этого
нетъ, и съ героическими самоотвержешемъ
остается при роли родственника-нокровителя.
Иногда онъ разнеживается, особенно въ пер-
вомъ письме, васчетъ ноднятаго уголочка
оконной занавески, хорошей весенней по
годы, птичекъ небесныхъ, и говорить, что
«все въ розовомъ цветЬ представляется:».
Цолучнвъ въ ответь яанекъ на его лЬга,
бедняки впадаете въ тоску, чувствуя, что
его поймали на шалости, и досада его слег
ка высказывается только въ уверешяхъ, что
онъ еще вовсе не старики. Эти отношешя,
это чувство, эта старческая страсть, въ ко
торой такъ чудно слились н доброта сердеч
ная, и любовь, м привычка,— все это разви
то авторомъ съ удивительными искусствомъ,
съ неподражаемыми мастерствомъ. Девупх-
кинъ, помогая Вариньке Доброселовой, заби
раете впереди жалованье, входить въ долги,
терпите страшную нужду, и въ лютыя ми
нуты отчаяи¡я, какъ русешй человенъ, ищете
забвенш въ пьянстве. Но какъ онъ делика-
тени по инстинкту! Благодетельствуя, онъ
лишаете себя всего, такъ сказать, обворо
вываете, грабить самого себя,— до последней
крайности обманываете свою Вариньку не
бывалыми у него капиталомъ въ ломбарде,
и если проговаривается объ нстинномъ сво-
емъ лоложенш, то по стариковской болтли
вости и такъ простодушно! Ему не прихо
дите въ голову, что онъ прибрать право
своими пожертвоватямж требовать возна-
граждешя любовью за любовь, тогда какъ по
тесвот£ и узкости его понятш онъ могъ бы
навязать себя Вариньке въ мужья уже по
тому естественному и весьма справедливому
убеждешю, что никто, какъ онъ, не можете
такъ любить еа н всего себя принести ей
на жертву; но отъ нея онъ не потребовали
жертвы: онъ любнлъ е® на для себя, а ддж
нея самой, и жертвовать для нея всеми—
было для него сч&стьемъ. Ч'Ьмъ ограничен
нее его уми, ч£мъ тйсгЬе и грубее его пе-
нятш, теми, кажется, шире, благороднее
ж
деликатнее его сердце; можно сказать, что у