365 / 734
721
II.
Б И В Л I О Г Р А Ф I Я.
722
более, невидимому, заключаете въ себе поэзш,
т4мъ пустее она внутри самой себя, ибо
она вся въ воображенш и ничего общаго
съ действительностью не им'Ьетъ; мысли ея
похожи на громки слова и звучныя фразы,
а картины ея похожи только до тЬхъ поре,
пока смотришь на нихъ: отведите глаза, и
въ вашемъ воображенш не останется ника
кого образа, никакого созерцашя, никакого
нредставлешя.—Другая поэзш, какъ таланте,
имеете своимъ источникомъ глубокое чувство
действительности, сердечную симпатш ко
всему живому, а потому ея чувства всегда
истинны, ея мысли всегда оригинальны, даже
и не будучи новыми, ибо оне не пойманы
извне и на-дету, а возникли и выросли въ
душе поэта. Произведенш такой поэзш не
бросаются въ глаза, но требуютъ, чтобъ въ
нихъ вглядывались, и только внимательно
му взору открывается во всей глубине
своей ихъ простая, тихая и целомудренная
красота. Печать оригинальности составляете
ихъ неразлучную принадлежность; она есть
следствш способности схватывать сущность,
а следовательно, и особенность каждаго пред
мета. И потому описанш ея запечатлены
достоверностью, такъ что, если бъ вы и ни
когда не видывали описываемаго предмета,
вы темъ не менее убеждены, что онъ точно
таковъ и другимъ быть не можете. Разби
раемая нами поэма можете служить образ-
цомъ такихъ произведен^. Вотъ вамъ кар
тина яеаполитанскаго лета:
Прежаршй день—но вовсе не такой,
Какихъ видадъ я на далокомъ югЬ:
Томительно-глубокой синевой
Все небо пышетъ; какъ больной въ недуге,
Земля горитъ и сохиетъ; подъ скалой
Сверкаетъ море блескомъ нестерпимымъ—
И движется, я дышитъ, и молчитъ...
И все цвета нодъ тймъ неутомимымъ,
Могучимъ солнцемъ рдеютъ... дивный видъ!
А вотъ зарывшись весь въ песокъ блестящШ,
Рыбаке лежите, и каждый проходящШ
Любуется имъ съ завистью—я саиъ
Имъ тоже любовался по часамъ,
Въ зтихъ тринадцати стихахъ такая кар
тина, что вамъ ничего не остается ожидать
къ ея дополнешго, хотя въ то же время вы
знаете, что тысячи другихъ поэтовъ могли
бы ту же картину представить вамъ совсемъ
иначе, совсемъ другими словами. Природа
неистощима въ своемь разнообразна, и дело
не въ томе, что .поэзш представляла ее
въ сколько можно обширныхъ и сложныхъ
картинахъ, а въ томе, чтобъ она умйла
схватить особенность каждаго ея явлешя.
Пето—везде лето: везде отъ него жарко,
и душно, и пыльно; но въ Неаполе свое
лето, въ Россш—свое. Первое вы сейчасъ
Видели; вотъ второе:
У насъ не то, хоть и у насъ не радъ
Бываешь жару... точно, жаръ глубоюй.
Гроза вдали сбирается, трещатъ
Кузнечики неистово въ высокой,
Сухой траве; въ тени сноповъ лежатъ
Жнецы; носы разинули вороны;
Грибами пахнетъ въ роще; тамъ и сямъ
Собаки лаютъ; за водой студеной
Идете мужикъ съ кувшиномъ по кустамъ.
Тогда люблю ходить я въ лесе дубовый,
Сидеть въ гЬни спокойной и суровой
Иль иногда подъ скромнымъ шалашомъ
ВесЪдовать съ разумнымъ мужичкомъ.
Въ такой-то день Параша встретилась
съ охотившимся мододымъ человекомъ. Мы
пропускаемъ большую часть прекрасно из-
ложеиныхъ поэтомъ подробностей этой встре
чи. Скажемъ только, что охотнике начале
свой разговоре съ Парашей не воекжица-
шемъ: «о, дёва чудная!» или другой какой-
нибудь пошлостью въ этомъ роде, но адре
совался къ ней съ очень простымъ вопро-
сомъ: «умоляю васъ, скажите, который те
перь часе?» потомъ: «чей это домъ?», а тамъ
объявилъ ей, что покойный дедъ былъ очень
друженъ съ ея отцомъ.
Портрете незнакомца превосходно очерченъ
авторомъ. Это одинъ изъ тЬхъ великихъ-
маленькихъ людей, которыхъ теперь такъ
много развелось, и которые улыбкой пре
зрения и насмешки прикрываютъ тощее
сердце, праздный умъ и посредственность
своей натуры. Онъ былъ за границей и вы-
несъ оттуда множество безплодныхъ слове
и сомнешй... У некоторыхъ журналовъ те
перь вошло въ манш нападать на такихъ
путешеетвенниковъ, и они съ торжествомъ
указываютъ на нихъ, какъ на живое дока
зательство, что нечего за добромъ ездить
на Западе. Авторе «Параши» думаете объ
этомъ иначе, и, соглашаясь съ яимъ, мы
вдругъ вспомнили сказку, некогда переве
денную Жуковскимъ, «Кабудъ Путешествен
нике»... Еъ особекноетямъ героя поэмы при
надлежите и то, что, будучи влюбчивымъ,
онъ былъ спокоенъ и горделивъ, а потому
и счастливъ въ женщинахъ, удачно обма
нывая и такихъ между ними, которыхъ самъ
не стойле; еще: не будучи особенно умнымъ,
онъ вполне владелъ умомъ, дарованнымъ
ему отъ Бога. Говоря о страсти своего ге
роя сгибаться передъ знатью, авторе очень
остроумно признается въ томе, что любить
пустой блескъ большого света, не увлекаясь
имъ и смотря на него безе желашя; онъ
очень остроумно подшучиваете надъ мораль
ными выходками противъ большого света
неирнзнапныхъ,
безхвостыхъ Львове и
львице, т. е. людей, которые бранятъ боль
шой свете за то, что тотъ не хочетъ ихъ
знать. Люблю, говорите авторе,
Люблю я пышныхъ комнатъ стройный рядъ
И блескъ, и прихоть роскоши старинной...
А женщины... люблю я этотъ взгляде
РазсЬянный, насмешливый и длинный; ,