328 / 734
647
С0ЧИНЕН1Я в. г.
бвлинскаго
.
61»
баго и ничтожнаго брата Ричарда Львинаго
Сердца, овладевшего властью въ отсутствш
героя, который гонялся въ Палестине за без-
полезными лаврами. Во Франщи, наприм’Ьръ,
очень важно было рйшеше вопроса: кто бу-
детъ управлять Людовикомъ УШ —его мать
Катерина Медичи, иди кардиналъ Решильё?
Такихъ придгЬровъ можно было бы найти
множество; но для пояснешя нашей мысли
довольно и этихъ двухъ.
Итакъ, если въ «Борисе Годунове» Пуш
кина почти лРгь никакого драматизма,—это
вина не поэта, а исторш, изъ которой онъ
взялъ содержите для своей «эпической дра
мы». Можетъ бытъ, отъ этого онъ и ограни
чился только одной попыткой въ этомъ роде.
А между т£мъ Борисъ Годуновъ, можетъ
быть, больше, чгЬмъ какое-нибудь другое лицо
русской исторш, годился бы если не для дра
мы, то хоть для поэмы въ драматической фор
ме,
— для поэмы, въ которой такой поэтъ,
какъ Пушкинъ, могъ бы развернуть всю силу
своего таланта и избежать т'Ьхъ огромныхъ
недостатковъ и въ историческомъ, и въ эсте-
тическомъ отношенш, которыми наполнена
драма Пушкина. Для этого поэту необходимо
было нужно самостоятельно проникнуть въ
тайну личности Годунова и поэтическимъ
инстинктомъ разгадать тайну его историче-
скаго значенш, не увлекаясь никакимъ авто-
ритетомъ, никакимъ вдшшемъ. Но Пушкинъ
рабски во всемъ последовали Карамзину,—
и изъ его драмы вышло
что
-
то
похожее на
мелодраму, а Годуновъ его вышелъ мелодра-
матическимъ злодГемъ, котораго мучить со
весть и который въ своемъ злодействе на-
шелъ себе кару. Мысль нравственная и по
чтенная, но уже до того избитая, что та
ланту ничего нельзя изъ нея сделать!..
Отдавая полную справедливость огром
ными заслугами Карамзина, въ то же время
можно и даже должно безпристрастными гла
зами видеть меру, объемъ и границы его
заслуги. Челов'Ькъ многосторонне-даровитый,
Карамзинъ писали стихи, повести, были пре-
образователемъ русскаго языка, публици
стами, журналистомъ, можно сказать, создали
и образовали русскую публику и, следова
тельно, упрочили возможность существованш
и развитая русской литературы; наконецъ,
дали России ея исторш, которая далеко оста
вила за собой всГ прежнш попытки въ этомъ
родЬ, и безъ которой, можетъ быть, еще и
теперь знаше русской исторш было бы воз
можно только для записныхъ тружениковъ
науки, но не для публики. И во всемъ этомъ
Карамзинъ обнаружили много таланта, но не
гениальности, и потому все сделанное имъ
весьма важно, какъ факты исторш русской
литературы и образованш русскаго общества,
Ж) совершенно лишено безусловнаго достоин
ства. Важней
1
шй его труди безъ сомненш
есть «Исторш Государства Росшйскаго»,
которая читается и перечитывается до сихъ
поръ, когда уже все друия его сочиненш
пользуются только почетной памятью, какъ
произведен^, имевппя большую цену въ свое
время. И действительно, до техъ поръ, пока
русская исторш не будетъ изложена совер
шенно съ другой точки зренш и съ теми-
уменьемъ, которое дается только талантомъ,—
до техъ поръ «Исторш» Карамзина поневоле
будетъ единственной въ своемъ роде. Но уже
и теперь ея недостатки видны для всехъ, мо
жетъ быть, еще больше, нежели ея достоин
ства. Въ недостаткахъ фактически нельзя
винить Карамзина, приступившаго къ своему
великому труду въ такое время, когда исто
рическая критика въ Росши едва начина
лась, и Карамзинъ долженъ были, пиша исто
рш, еще заниматься исторической разработ
кой матертловъ. Гораздо важнее недостатки
его исторш, происшедппе изъ его способа,
смотреть на вещи. Сначала его исторш—
поэма въ роде техъ, который писались высоко
парной прозой и были въ болыномъ ходу въ
конце прошлаго века. Потомъ, мало-по-малу
входя въ духъ жизни древней Руси, онъ, мо
жетъ быть, незаметно для самого себя, увле
каясь своимъ трудомъ, увлекся и духомъ
древне-русской жизни. Съ 1оанна III Мо
сковское царство, въ глазахъ Карамзина, ста
новится высшимъ идеаломъ государства,—
вместо исторш до-Петровокой Росеш, онъ.
пишетъ ея панегирикъ. Псе въ ней кажется
ему безусловно великимъ, прекраснымъ, му-
дрымъ и образцовымъ. Къ этому присоеди
няется еще мелодраматичесшй взглядъ на
характеръ историческихъ лицъ. У Карамзина
ни въ чемъ нГтъ средины; у него нетъ лю
дей, а есть только или герои добродетели, или
злодеи. Этотъ мелодраматизмъ простирается
до того, что одно и то же лицо- у него сперва,
является светлымъ ангеломъ, а потомъ —
черными демономъ. Таковъ Грозный: пока
имъ управляютъ, какъ машиной, Сильвестръ
и Адашевъ, онъ — сама добродетель, сама
мудрость; но умираетъ царица Анастасш,—
и Грозный вдругъ является бичомъ своего-
народа, безумнымъ злодеемъ. Историки пере-
сказываетъ все ужасы, сделанные Грозными,
и взводитъ на него таше, которыхъ онъ и не
делалъ, заставляя его убивать два раза въ
разныя эпохи одннхъ и техъ же людей..
Жертвы Грознаго часто говорятъ ему передъ.
смертью эффектный речи, какъ будто бы пе
реведенный изъ Тита Ливш. Такого же мело-
драматическаго злодея сделали Карамзинъ и
изъ Бориса Годунова. Подверженный увле-
чеяш, которое больше всего вредитъ исто
рику, онъ объ убшнш царевича Димитрш го
ворить утвердительно, Еакъ о де.тЬ Годунова,,