20 / 734
31
С0ЧЯНЕН1Я В. Г. Б'ЬЛИНСКЛГО.
32
нюю бездейственность; красота черкешенки
его поражаетъ, а трудность овладеть ею раз-
дражаетъ энергно его характера и усили-
ваетъ очароваше ожидающаго его счастья;
холодность Вэлы еще более подстрекаетъ его
страсть, вместо того, чтобъ ослабить ее. Но
когда онъ упился первыми восторгами этой
оригинальной любви къ простой и дикой до
чери природы, онъ почувствовалъ, что для
продолжительнаго чувства мало одной ориги
нальности, для счастья въ любви мало одной
любви,—и его начинаетъ терзать мысль о
гибели милаго, хотя и дикаго, женственнаго
существа, которое, въ своей естественной
простоте, не умело ни требовать, ни дать
въ любви ничего, кроме любви. Трагическая
смерть Вэлы, вместо того, чтобъ облегчить
положите Печорина, страшно потрясаетъ
его, съ новой силой возбуждая въ немъ
вспышку прежняго пламени,— и отъ его ди
каго хохота содрогается сердце не у одного
Максима Макеимыча, и становится понятно,
почему онъ после смерти Бэлы долго былъ
нездоровъ, весь исхудалъ и не любилъ, чтобъ
при немъ говорили о ней... Это не воло
кита, не водевильный донъ-Жуанъ; вы не
вините его, но страдаете съ нимъ и за него,
говоря мысленно: «о горе намъ, рожденнымъ
въ светъ!» Для нйкоторыхъ характеровъ не
чувствовать, быть вне какой бы то ни было
духовной деятельности— хуже, чемъ не жить;
а жить, это больше чемъ страдать,—и вотъ
является трагическая коллизш, какъ мысль
неотразимой судьбы, достойная и поэмы, и
драмы великаго поэта...
Гораздо глубже, по характеру героини,
другая поэма Баратынскаго—«Балъ»:
Презренья къ мнЪтю полна,
Надъ добродЪтелш женской
Не насмехается ль она,
Какъ надъ ужимкой деревенской1?
Кого въ свой домъ она манитъ:
Не запасныхъ ли волокиты
Не новичковъ ли миловидныхъ?
Не утомленъ ли слухъ людей
Молвой побЪдъ ея безстыдныхъ
И соблазнительныхъ связей?
Но какъ влекла къ себе всесильно
Ея живая красота!
Чьи непорочныя уста
Такъ улыбалися умильно?
Какая бы Людмила ей,
Смирясь, лучей благочестивыхъ
Своихъ лазоревыхъ очей
И свежести ланитъ стыдливыхъ
Не отдала бы сей же часъ
За яргай глянедъ черныхъ глазъ,
Облитыхъ влагой сладострастной,
За пламя жаркое ланитъ?
Какая фее самовластной
Не уступила бъ изъ харитъ?
Какъ въ близкихъ сердцу разговорахъ
Была пленительна она!
Какъ угодительна нежна!
Какая ласковость во взорахъ
У ней сшла! Но порой,
Ревнивымъ гневомъ пламенея,
Какъ зла въ словахъ, страшна собой,
Являлась новая Медея!
Какш слезы изъ очей
Потомъ катилися у ней!
Терзая душу, проливали
Въ нее томленье слезы те:
Кто бъ не отеръ ихъ у печали,
Кто бъ не оставилъ красоте?
Страшись прелестницы опасной,
Не подходи: обведена
Волшебнымъ очеркомъ она;
Кругомъ ея заразы страстной
Исполненъ воздухъ! Жалокъ тотъ,
Кто въ еладюй чадъ его вступаете:
Ладью пловца водовороте.
Такъ на погибель увлекаете!
Беги ее: нетъ сердца въ ней!
Страшися вкрадчивыхъ речей,
Одуревающей приманки;
Влюбленныхъ взглядовъ не лови:
Въ ней жаръ упившейся вакханки,
Горячки жаръ—не жаръ любви.
И этотъ демоиичесюй характере въ жен-
скомъ образа, эта страшная жрица страстей,
наконецъ, должна расплатиться за веЬ гр'Ьхи
свои:
Носланникъ рока ей нредсталъ,
Смущенный взоръ очаровалъ,
Поработилъ воображенье,
Сшялъ все мысли въ мысль одну
И пролилъ страстное мученье
Въ глухую сердца глубину.
Въ этомъ «посланник^ рока» должно пред
полагать могучую натуру, сильный харак
тере, — и въ самомъ дЪл!} портрете его,
слегка, но ргЬзко очерченный поэтомъ, воз
буждаете въ читател!} большой интересе: •
Красой изнеженной Арсешй
Не привлекалъ къ себе очей:
Следы мучительныхъ страстей,
Следы печальныхъ размышлешй
Носилъ онъ на челе-, въ очахъ
Безпечность мрачная дышала,
И не улыбка на устахъ—
Усмешка праздная блуждала.
Онъ незадолго посещалъ
Края чужш; тамъ искалъ,
Какъ слышно было, развлеченья,
И снова родину узрелъ;
Но, видно, сердцу исцеленья
Дать не возмогъ чужой пределы
9
Нредсталъ онъ въ домъ моей Лаисы,
И остряковъ задорный полкъ,
Не знаю какъ, предъ нимъ умолкъ—
Главой поникли Адонисы.
Онъ въ разговоре поражалъ
Людей и света знаньемъ редкимъ,
Глубоко въ сердце проникалъ
Лукавой шуткой, словомъ едкимъ,
Судилъ разборчиво певца,
Зналъ цену кисти и резца,
И сколько ни былъ хладно сжатымъ
Привычный складъ его речей,
Казался чувствами богатымъ
Онъ въ глубине души своей.
Нашла коса на камень: узелъ трагедш
завязался. Любопытно, ч!шъ развяжетъ его