18 / 734
27
С0ЧИНЕН1Я В. Г. ВИИНСКАГО.
28
высшей натуры. И это безв'Ьрш, какъ про-
клятш, слузкитъ достойнымъ наказашемъ
безв:Ьр1ю, ибо въ дупгЬ благодатной долженъ
заключаться идеалъ женщины,— въ действи
тельности же должно искать не идеала, а толь
ко осуществлеше идеала; найти или не найти
его, это дело случая. То же можно сказать
и о лгодяхъ, которыхъ разложеше и гшеше
элементовъ старой общественности, продаж
ность, нравственный разврати и оскудйше
жизни и доблести въ современномъ—заста
вляюсь отчаиваться за будущую участь чело
вечества... Зд^сь, очевидно, демонъ губитъ
ихъ на факте, за которыми они не видятъ
идеи, не понимая, что умираетъ и гшетъ
только отжившее, чтобъ уступить место но
вому и живому. Если бъ вмёсто того, чтобъ
испугаться демона, они испытали его,—они
указали бы имъ на последнее время умирав
шей древности, которая въ амфитеатрахъ
своихъ тешилась кровавыми зрелищемъ, какъ
звери терзаютъ христшнъ, и которая въ
слепоте своей не подозревала, что этой по
бедой надъ мучениками она сама была по
беждена со своими опошлившимися богами...
Тогда они поняли бы, что смерть старой
истины еще не означаетъ смерти истины во
обще... Демонъ по своей демонической на
туре золи и насмешдивъ. Они презираетъ
безешпе и веселится, терзая его; но онъ ува-
жаетъ силу и сторицей воздаетъ ей за вре
менное зло, которымъ ее терзаетъ. Онъ слу
жить и дюдямъ, и человечеству, какъ вечно
движущая сила духа человеческаго и исто-
рическаго. То страшный и мрачный, то ве
селый и злой, онъ, какъ Протей, неистощимъ
въ формахъ своего проявлении какъ Антей,
неистощимъ въ своихъ средствахъ. Онъ вну
шали Сократу откровенш его нравственной
фидософш и помогали ему дурачить софи-
стовъ ихъ же обоюдо-острымъ орудюмъ. Онъ
внушали Аристофану его комедш; онъ на
шептывали ритору Путану его «Дшлоги Бо-
говъ»; онъ помогъ Колумбу открыть Аме
рику; онъ изобрели порохъ и книгопеча-
танье; онъ продиктовали Ульриху Гуттену
его злую сатиру „Epístola ob scu ro rum v iro-
гш п “; Бомарше— его «Фигаро», и много
философскихъ сказокъ и сатирическихъ по-
эмъ продиктовали онъ Вольтеру; онъ уни
чтожили ошейники вассаловъ и рыцарсте
разбои феодальныхъ бароновъ, священную
инквизицш и благочестивое ауто-да-фе. Гёте
схватили его только за хвостъ въ своемъ
Мефистофеле, а въ лицо только слегка за
глянули ему. Зато колоссальный Вайронъ,
не трепеща, смотрелъ ему въ очи и гордо
мерился съ ними силой духа и, какъ рав
ный равному, подали ему руку на вечную
дружбу. Изъ русскихъ поэтовъ первый по
знакомился съ нимъ Цушкинъ, и тягостно
было ему его знакомство, и печальны были
его встречи съ нимъ... Онъ не пали отъ него,
но и не узналъ, не понялъ его... И не удиви
тельно: ничто не делается вдругъ. Зато дру
гой руссюй поэтъ, явивппйся уже по смерти
Пушкина, не испугался этого страшнаго го
стя; онъ знакомь были съ нимъ еще съ дет
ства, и его фантазш съ любовью лелеяла
этотъ «могучШ образъ»; для него:
Какъ царь нЪмой и гордый, онъ сшлъ
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно...
Они были избранъ героемъ пламен-
наго бреда его юности, и ему посвятили
онъ цЕлую поэму, где за все утраченный
блага жизни этотъ страшный герой сулить
открыть «пучину гордаго познанья...»
Человеки страшится только того, чего не
знаетъ; знашемъ побеждается всяшй страхи.
Для Пушкина демонъ такъ и остался тем
ной, страшной стороной бытш, и такими яв
ляется онъ въ его созданшхъ. Поэтъ любилъ
обходить его, сколько было возможно, и по
тому онъ не высказался весь и унесъ съ со
бой въ могилу много нетронутыхъ струнъ
души своей; но, какъ натура сильная и ве
ликая, онъ умели, сколько можно- было, воз
наградить этотъ недостатокъ, тогда какъ дру-
п е поэты, вышеднпе съ нимъ вместе на по
этическую арену, пали жертвой неузнаннаго
и неразгаданнаго ими духа, и для нихъ на
всегда мысль осталась врагомъ чувства, исти
на—бичемъ счастья, а мечта и ребячеств
сны поэзш—высшими блаженствомъ жизни...
Изъ всехъ
ПОЭТОВЪ, ПОЯВИВШИХСЯ
вместе
съ Пушкиными, первое место безспорно
принадлежитъ Баратынскому. Несмотря на
его вражду къ мысли, онъ по натуре своей
призванъ быть поэтомъ мысли. Такое про
тивореча очень понятно: кто не мыслитель
по натуре, тотъ о мысли и не хлопочетъ; бо
рется съ мыслью тотъ, кто не можетъ овла
деть ею, стремясь къ ней всеми силами души
своей. Эта невыдержанная борьба съ мыслью
много повредила таланту Баратынскаго: она
не допустила его написать ни одного изъ
тйхъ творешй, который признаются капи
тальными произведении литературы, и если
не навечно, то надолго переживаютъ своихъ
творцовъ.
Взглянемъ теперь на некоторый стихотво-
ренш Баратынскаго со стороны мысли. Въ
посланш къ Г-чу поэтъ говорить:
Врагъ суетныхъ угЬхъ и врагъ ут-Ъхъ позор-
ныхъ,
Не уважаешь ты бездЪлокъ стихотворныхъ,
Не угодить теб* сладчайппй изъ пЪвцовъ
Развратной прелестью изнЪженныхъ стиховъ:
Возвышенную цгъль поэтъ избрать обязанъ.
Затемъ онъ объясняетъ Г-чу, почему не мо
жетъ принять его вызова —