15 / 734
21
I. КГИТИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
22
рые носить въ груди своей... КролгЬ мате
матики и технологи, есть еще философш и
иcтopiя, одна какъ наука развитая въ мы-
шленш довременныхъ и безплотныхъ идей;
другая—какъ наука осуществленш въ фак-
тахъ, въ действительности, развитая этихъ
довременныхъ идей, таинственныхъ и пер-
восущныхъ матерей всего сущаго, всего
рождающагося и умирагощаго и, несмотря
на то, в4чно живущаго!..
Намъ, можетъ быть, скажутъ, что стихо-
твореше не есть философская система, и что
особенно по одному стихотворение нельзя
заключать о мыслительномъ воззрЕнш поэта
на мфъ. На первое мы дадимъ ответь ниже;
вместо же ответа на второе нерейдемъ къ
другимъ стихотвореншмъ Баратынекаго: они
ответь за насъ.
Пока человпкъ естества не пытало
Торниломъ, впсами и мпрой;
Но аптеки впщаньямъ природы, внималъ,
Ловилъ ея знаменья съ впрой;
Покуда природу любилъ онъ, она
Любовью ему отвечала,
О немъ дружелюбной заботы полна,
Языкъ для него обрЪтала.
Ночуя бЬду надъ его головой,
Вранъ каркалъ ему въ опасенье,
И замысла, въ пору смирясь предъ судьбой,
Воздерживалъ онъ дерзновенье.
На путь ему выбЪжалъ изъ лЪсу волкъ,
Крутясь и подъемля щетину,
Победу пророчилъ, и смЪло свой полкъ
Вросалъ онъ на вражью дружину.
Чета голубиная, вЪя надъ нимъ,
Блаженство любви прорицала:
Въ пустынЪ безлюдной онъ не былъ однимъ,
Не чуждая жизнь въ ней дышала.
По чувство презрпвъ, онъ довкрилъ уму;
Вдался въ суету изыскант...
И сердце природы закрылось ему,
И нптъ на землп прорицанш!
Коротко и ясно: все наука виновата! Безъ
нея мы жили бы не хуже ирокезовъ... Но
хорошо ли, но счастливо ли живутъ ироке
зы, безъ науки и знанш, безъ доверенности
къ уму, безъ науки изыскашй, съ уваже-
шемъ къ чувству, съ томагоукомъ въ руке и
въ вечной резне съ подобными себе? в е т ъ
ли и у нихъ, у этихъ счастливыхъ, этихъ
блаженныхъ ирокезовъ, своей «суеты испы-
ташй», нетъ ли у нихъ своихъ понятай о
чести, о праве собственности, своихъ муче-
шй честолюбш, славолюбия? И всегда ли
вранъ успеваетъ предостерегать ихъ отъ
беды, всегда ли волкъ пророчить имъ по
беду? Точно ли они — невинныя дети ма
тери-природы?.. Увы, нетъ, и тысячу разъ
нетъ!.. Только животныя безсмысленныя,
руководимый однимъ инстинктомъ, живутъ
въ природе и природой. Дикарь-человёкъ
татуируетъ свое тело, пронзаетъ свои ноздри
и уши (въ воследнемъ недалеко ушелъ отъ
него и просвещенный европеецъ, по край
ней мере въ лице своего прекраснаго пола,—
знакъ, что еще много ему работы для осво-
божденш себя отъ первобытнаго варварства),
пронзаетъ свои ноздри и уши, чтобъ укра
шать ихъ блестящими привесками: варвар
ство и грубость — безъ сомнЪнш; но уже
этимъ самымъ варварствомъ онъ стоить вы
ше животнаго. Животное родится готовымъ;
чего не вырастетъ на немъ, того не придЬ-
ляетъ оно себе искусственно; оно не можетъ
сделаться ни лучше, ни хуже того, какимъ
создала его природа. ЧеловЪкъ бываетъ жи-
вотнымъ только до появление въ немъ пер-
выхъ признаковъ сознанш; съ этой поры
онъ отделяется отъ природы и, вооруженный
искусствомъ, борется съ ней всю жизнь свою.
Это мы видимъ на дикаряхъ: они—те же лю
ди, что и просвещенные европейцы, и суще
ственное ихъ различи отъ последнихъ за
ключается только въ томъ, что ихъ искус
ственность неразумна: озарите ихъ светомъ
разума, и они свое татуироваше заменять
одеждой, т. е. ложную искусственность заме
нять истинной. Но въ самыхъ дикостяхъ и
нелепостяхъ этихъ несчастныхъ детей при
роды видно уже порываше выйти изъ оковъ
природы, порываше отъ инстинкта къ раз
уму. Въ XVIII веке величайпне умы были
наклонны видеть въ дикаряхъ образецъ не
испорченной человеческой природы; тогда
эта мысль, вызванная крайностью гнившаго
въ ложной искусственности европейскаго
общества, была и нова, и блестяща. Въ XIX
веке эта мысль и стара, и пошла.
Все мысль, да мысль! художникъ б'Ьдный
слова!
О жрецъ ея! тебЪ забвенья нЪтъ;
Все тутъ, да тутъ, и человЬкъ, и свЬтъ,
И смерть, и жизнь, и правда безъ покрова,
РЪзецъ, органъ, кисть! счастливь, кто влекомъ
Къ нимъ чувственнымъ, за грань ихъ не
ступая!
Есть хмЪль ему на праздник* земномъ!
Но предъ тобой, какъ предъ нагимъ мечомъ,
Мысль, острый лучъ! бл*дн*етъ жизнь земная!
И это понятш объ отношенш мысли къ ис
кусству совершенно гармонируетъ съ поня-
тшми Баратынекаго объ отношенш ума къ
чувству, науки—къ жизни. Что такое искус
ство безъ мысли? — То же самое, что чело-
векъ безъ души,—трупъ... И почему разумъ
и чуиство—начала, враждебный другъ другу?
Если они враждебны, то одно изъ нихъ—
лишнее бремя для человека. Но мы видимъ
и знаемъ, что глупцы бываютъ лишены чув
ства, а безчувственные люди не отличаются
умомъ. Мы видимъ и знаемъ, что преимуще
ственное развитае чувства насчетъ ума д£-
лаетъ человека, самымъ счастдивымъ обра-
зомъ одареннаго отъ природы, или фанати-
комъ-зв£ремъ, или старой бабой, суеверной
и слабоумной; такъ же, какъ одинъ умъ безъ
чувства дЬлаетъ человека или безнравствен-