197 / 734
385
I. Ъ'РПТИЧЕСКШ СТАТЬИ.
съ Шиллеромъ въ созерцанш греческой жи
зни (какъ, напримйръ, въ «Прометей» и
«Коринеской Невйстй»),—онъ отыскивалъ
въ немъ и выражалъ болйе философскую его
сторону. М въ этомъ отношении Гёте былъ
вйренъ своему духу. Романтическое напра
влена Жуковскаго совершенно внй сферы
Гётева созерцанш, и потому Жуковсшй мало
переводилъ изъ Гёте, и все переведенное
или заимствованное изъ него перемйнялъ по-
своему, за исключешемъ только чисто-роман-
тическихъ въ духй среднихъ вйковъ пьесъ
Гёте, каковы, напримйръ, баллады: «ЛЬсной
Царь» и «Рыбакъ». И если талантъ Жуков
скаго, какъ переводчика, совершенно внй
сферы поэзш Гёте,—отсюда нисколько еще
не слйдуетъ, чтобъ причиной этого была
высота генш Гёте. Жуковсшй переводилъ же
превосходно Шиллера, а гешй Шиллера ни-
чймъ ни ниже генш Гёте. Вообще мысль
считать Шиллера ниже Гёте—и нелйпа, и
уетарйла. Жуковсшй—необыкновенный пе
реводчики, и потому именно способенъ вйрно
и глубоко воспроизводить только такихъ
поэтовъ и т а т я произведенш, съ которыми
натура его связана родственной симпапей.
«Идеалы» Шиллера переведены не со-
всЬмъ удачно. Переводъ этотъ относится къ
первой порй поэтической деятельности Жу-
ковскаго. Ужъ одно то, что, переводя эту
пьесу, онъ перемйнилъ назваше ея «Иде
алы» на «Мечты»—одно ужъ это показыва-
етъ, какъ не глубоко вяикъ онъ въ мысль ея.
Мнопе стихи въ этой пьесй просто нехороши;
мнопя выраженш лишены точности и опре
деленности. Вотъ для доказательства цй-
лый куплетъ:
И неестественнымъ стремленьемъ
Весь мф-ч въ мою тЪсиился грудь;
Картиной, звукомъ,
выраженьемъ,
Во все я жизнь хотЪлъ вдохнуть,
И въ нпжномъ отмени сокрытой.
Сколь пышнымъ мнгъ казался свгътб...
Но, ахъ, сколь мало въ немъ развито!
И малое—сколь бгъдный цвттъ!
Какъ-то чувствуется само собой, что
вмйсто «выражешемъ» надо было поставить
«словомъ»; послйдше четыре стиха такъ не
ловки, что едва-едва можно догадываться о
мысли Шпллера.
Другими образомъ, но также неудачно,
переведена пьеса Байрона, начинающаяся
въ переводй стихомъ: «Отымаетъ наши ра
дости». Жуковсшй далъ ей совсймъ другой
смыслъ и другой колорита, такъ что Вайро-
новскаго въ ней ничего не осталось, а замй-
неннаго переводчикомъ, послй даже прозаи-
ческаго, но вйрнаго перевода, нельзя читать
съ удовольствшмъ. Вотъ самый близюй про-
заичесюй переводъ пьесы Байрона:
„ПЬть радостей, какш можетъ дать намъ мфъ,
въ замену тЪхъ, который онъ отнимаетъ у насъ
Соч. Бълинскдго. Т. III.
въ то время, когда ужъ жаръ дервыхъ мыслей
остынетъ въ печальномъ увядаши чувствъ. Не
одна только свЪжесть ланитъ вянетъ скоро,—
нЪтъ, св'ЬжШ румянецъ сердца исчезаетъ прежде
самой юности.
Я8(>
И эти немногш души, которыми удается уцЪ-
лЪть послЬ ихъ разрушеннаго счастья, на-
плываютъ на мели преступлен^ или уносятся
въ океанъ буйныхъ страстей. Ихъ путеводный
комнасъ изломанъ, или стрелка его напрасно
указываетъ на берегъ, къ которому ихъ разби
тая ладья никогда не причалить.
Тогда-то сходить на душу тотъ мертвенный
холодъ, подобный самой смерти; сердце не мо
жетъ сочувствовать страдашямъ другихъ, не
смЪетъ думать о своихъ собственныхъ -трада-
ншхъ; ручей слезъ покрывается тяжелой ледя
ной корой; а если и блестятъ еще очи, то это
блескъ льда.
Хотя остроумш порой ярко сверкаетъ еще въ
устахъ, и смйхъ развлекаетъ сердце въ часы
полуночи, которые не даютъ уже прежней на
дежды на успокоете, но все это какъ листы
плюща, обвиваюпцеся вокругъ развалившейся
башни: зеленые и днко-свЪжш сверху, сЬрые и
землистые снизу.
О, если бъ могъ я чувствовать, какъ чувство-
валъ прежде, быть т4мъ, чЪмъ былъ... или пла
кать объ исчезнувшемъ, какъ, бывало, плакалъ...
Какъ бы ни былъ мутенъ и нечистъ ручей, най
денный нечаянно въ пустынЪ, онъ кажется
сладостнымъ и отраднымъ: такъ отрадны были
бы мнЪ мои слезы среди опустошенной степи
моей жизни.“
Сличите, хоть второй куплетъ нашего бук-
вальнаго прозаическаго перевода съ стихо-
творнымъ переводомъ Жуковскаго:
Наше счаспе разбитое
Видимъ мы игрушкой волнъ;
И въ далекШ мракъ сердитое
Море мчитъ нашъ бЪдный чолнъ.
ОтрЪлкп н'Ьтъ путеводительной,
Иль вотще ея магнить
Въ бурю къ пристани спасительной
Чолнъ безпарусной манить.
То ли это?... Въ послйднихъ двухъ ку-
плетахъ еще болйе искажена мысль Байрона.
Но странное дЬло!—нашъ руссшй иЬвецъ
тихой скорби и унылаго страдашя обрЬ.тъ
въ душЪ своей крйпкое и могучее слово для
выраженш страшныхъ подземныхъ мукъ от-
чаяшя, начертанныхъ молшеносной кистью
титаническаго поэта Англш! «Шильонсшй
Узникъ» Байрона переданъ Жуковскимъ на
руссшй языкъ стихами, отзывающимися въ
сердцъ какъ ударъ топора, отдЬляюнцй отъ
туловища невинно осужденную голову. ЗдЬсъ
въ первый разъ крепость и мощь русскаго
языка явилась въ колоссальномъ впд1> и до
Лермонтова болйе не являлась. Каждый
стихъ въ перевод^ «Шильонскаго Узника»
дышита страшной энерпей, и надо совер
шенно потеряться, чтобъ выписать лучшее
13