193 / 734
377
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ
378
Вообще быть народнымъ — значило бы для
Жуковокаго отказаться отъ романтизма,—а
это для него было бы все равно, что отка
заться отъ своей натуры, отъ своего духа,
словомъ,— отъ самого себя. Въ «Громовой»
Жуковсшй тоже хотЬлъ быть народнымъ, но,
наперекоръ его воле, эта русская сказка у
него обратилась какъ-то въ немецкую— что-
то въ роде католической легенды среднихъ
вЪковъ. Лучшш места въ ней — романтиче
ски, какъ, напр., это:
Увы! нора любви придетъ:
Вамъ сердце тайну скажетъ,
Для васъ украсить БожШ
свётъ
,
Вамъ милаго покажетъ;
И взоръ наполнится тоской,
И тихимъ грудь желаньемт,,
И, распаленныя душой,
Влекомы ожиданьемъ,
Для васъ взойдетъ краснЁе день,
И будетъ лугъ душистЁй,
И сладостнЁй
дубравы
тёнь
,
И
птичка
голосистёй
.
«Вадимъ» весь преисполненъ самымъ не-
опред^леннымъ романтизмомъ. Этотъ «Новго
родски рыцарь» гЬдетъ, самъ не зная куда,
руководимый таинственнымъ звонкомъ... Онъ
долженъ стремиться къ небесной красоте, не
обольщаясь земной. И вотъ для обольщешя
его предстала ему земная красота въ образе
шевской княжны...
Лазурны очи опустя,
Въ объятшхъ Вадима
Она, какъ тихое дитя,
Лежала недвижима;
И что съ невинною душой
Сбылось—не постигала:
Лишь сердце билось, и порой,
Вся вспыхнувъ, трепетала;
Лишь пламень гаснунцй сшлъ
Сквозь
тёнь
рЁсницъ склоненныхъ,
И вздохъ невольный вылеталъ
Изъ устъ воспламененпыхъ.
А витязь?., что съ его душой?..
Увы! сихъ взоровъ сладость,
Сихъ чистыхъ, подъ его рукой
Горящихъ персей младость,
И мягшй шолкъ кудрей густыхъ,
Но раменамъ разлитыхъ,
И
свёж
Щ блескъ ланитъ младыхъ,
И устъ полуоткрытыхъ
Паляпцй жаръ, и тихИ гласъ,
И милое смятенье,
И ночи таинственный часъ,
И вкругъ уединенье—
Все чувство разжигало въ немъ...
О власть очарованья!
Уже исполнены огнемъ
Кипящаго лобзанья,
На дЁвственныхъ ея устахъ
Его уста горЁли,
И жарче розы на щекахъ
Дрожащей
дёвы
рдЁли;
И все... новдругъ смутился онъ,
И въ радостномъ волненьи
Затрепеталъ... знакомый звонъ
Раздался въ отдаленьи;
Ж долго жалобно звеаЁлъ
Онъ въ безднЁ поднебесной;
И кто-то. чудилось, летЁлъ
Незримый,
но
ишсптый;
И взоръ, исполненный тоской,
Мелькалъ сквозь покрывало;
И подъ воздушной пеленой
Печальное вздыхало...
Но вдругъ
сильнёй
потрясся ЛЁСЪ,
И небо зашумЁло...
Вадимъ взглянулъ
—призракъ
исчезъ
А въ
вышинё
.
. звенЁло,
И
вслёдъ
за милою
мечтой
Душа его стремится...
Колокольчикъ, какъ видите, зазвеиЬлъ
очень кстати... Вадимъ отказался отъ шев-
ской княжны, а вм'бстЬ съ ней и отъ шев-
ской короны, освободилъ двенадцать спящихъ
д^въ и на одной изъ нихъ женился. Но что
было потомъ и кто эти д^вы и чт5 съ ними
стало—все это осталось для пасъ такой же
тайной, какъ и для самого поэта... Право,
намъ кажется, что напрасно отказался Вадимъ
отъ шевской княжны. Это напоминаетъ намъ
фантастическую сказку Гофмана— «Золотой
Горшокъ»: тамъ студента Ансельмъ, ценой
многихъ лишешй и сумаебродствъ, добивается
до неизреченнаго блаженства обнять вместо
женщины — змею, которая, какъ ловкая,
увертливая змея, и ускользаетъ изъ его
рукъ... Вадимъ, кажется, обнялъ еще мень
ше, чемъ змею, обнялъ — мечту, призракъ.
Но зато онъ былъ веренъ до гроба своей
мечте... И то не малое утешете!...
Содержате «Ундины» взято Жуковскимъ
изъ сказки Ламота Фукэ; но въ стихахъ
Жуковокаго обыкновенная сказка явилась
прекраснымъ поэтическимъ создашемъ. «Ун
дина»—одно изъ самыхъ романтическихъ его
произведен^. Основная мысль ея — олице-
твореше стихШной силы природы. Ундина
дочь воды, внучка стараго Потока. Нельзя
довольно надивиться, какъ искусно нашъ
поэта умеета слить фантастичесшй мщъ съ
действительнымъ мщомъ, и сколько запо-
ведныхъ тайнъ сердца умелъ онъ разобла
чить и высказать въ такомъ сказочномъ про
изведены. По красотамъ поэтическпмъ «Ун
дина» есть такое созданы, которое требовало
бы подробнаго разбора, и потому мы огра
ничимся указашемъ на одно изъ самыхъ ро
мантическихъ места этой поэмы:
Какъ намъ, добрый читатель, сказать: къ со-
жалЁныо, иль къ счастью, что наше
Горе земное не надолго! З
дёсь
разумЁю я горе
Сердца глубокое, нашу всю жизнь губящее
горе,
Горе, которое съ милымъ потеряннымъ бла-
гомъ сливаетъ
. Насъ во-едино, которымъ утрата для пасъ не
утрата,
Смерть—вдвоемъ бытае, а жизнь — порывъ
непрестанпый
Къ той чертЁ, за которую милое наше изъ
м!ра
Прежде пасъ перешло. Есть, правда, много
избраниыхъ