191 / 734
373
I. КРИТИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
374
Эехинъ говоритъ объ обманывающей сердце
мечте, о счастш, и спраишваетъ друга—не
та же ли участь постигла и его?
Теонъ указалъ, вздыхая, на гробъ...
„Эехинъ, вотъ безмолвный свид’Ьтель,
Что боги для счастья послали вамъ жизнь,—
Но съ нею печаль неразлучна.
О н'Ьтъ, не ропщу на Зевесовъ законъ;
И жизнь, и вселенна прекрасны,
Не въ радостяхъ быстрыхъ, не въ сложныхъ
Я вид'Ьлъ земное блаженство, [мечтахъ
Что можетъ разрушить въ минуту судьба,
Эехинъ, то на св’Ьт'Ь не наше.
Но сердца нетсгЬнпыя блага: люйовь
И сладость возвышепныхъ мыслей—
Вотъ счастье; о другъ мой, оно не мечта.
Эехинъ, я любилъ и былъ счастливь;
Любовью моя осветилась душа,
И жизнь вт, красот^ ишЬ предстала.
При блескгЬ возвышенныхъ мыслей я зр'Ьлъ
ЯснЪе великость творенья:
Я в'Ьрилъ, что путь мой лежитъ по землЪ
Къ прекрасной возвышенной цгЬли.
Увы! я любилъ... и ея уже Н'Ьтъ!
Но счастье, вдвоемъ столь живое,
Нав'Ьки ль исчезло? И прежше дни
Вотще ли столь были прелестны?
О, н’Ьтъ: никогда не погибнетъ ихъ слЬдъ;
Для сердца прошедшее вЬчно;
Страданье въ разлукЬ есть та же любовь;
Надъ сердцемъ утрата безеильна.
И скорбь о прошедшемъ не есть ли, Эехинъ,
Об'Ьтъ неизмЬнной надежды:
Что гдЬ-то въ знакомой, но тайной странЬ,
Погибшее намъ возвратится?
Кто разъ полюбилъ, тотъ на свЬтЬ, мой другъ,
Уже одинокимъ не будетъ...
Ахъ, свЬтъ, гдЬ она предо мною цвЬла—
Онъ тотъ же: все
ею
онъ полонъ.
По той же дорогЬ стремлюсь я одинъ.
И къ той же возвышенной цЬли,
Къ которой такъ бодро стремился вдвоемъ,—
Сихъ узъ не разрушить могила.
Сей мыслью высокой украшена жизнь;
Я взоромъ смотрю благодаряымъ
На землю, гдЬ столько разсыпано благъ,
На полное славы творенье.
Спокойно смотрю я съ земли рубежа
На стороны лучная жизни;
Сей сладкой надеждою м1ръ озаренъ,
Какъ небо сшньемъ авроры.
Съ сей сладкой надеждой я выше судьбы,
И жизнь мнЬ земная священна:
При мысли великой, что
я человпкъ,
Всегда возвышаюсь душою.
А этотъ безмолвный, таинственный гробъ...
О, другъ мой, онъ вЬрный свидЬтель,
Что лучшее въ жизни еще впереди,
Что
впрно
желанное будетъ;
Сей гробъ, затворенная къ счастпо дверь
Отворится., жду и надЪгось!
За нимъ ожидаетъ сонутникъ меня,
На мигъ мнЬ явивтшйся въ жизни.
' О, другъ мой, искавъ измЬняющихъ благъ,
Искавъ наслаждошй минутныхъ,
Ты вЬрвыя блага утратилъ свои—
Ты жизнь презирать научился
Съ симъ гибельнымъ чувствомъ ужасенъ и
Дай руку: близъ вЬрнаго друга, [свЬтъ;
Съ природой и жизнью опять примирись;
О, вЬрь мнЬ, прекрасна вселенна!
Все
небо намъ дало, мой другъ, съ бьтемъ,
Все въ жизни къ великому средство:
И горесть, и радость—все къ цЬдк одной:
Хвала Жизнедавцу-Зевесу.“
На зто стихотвореше можно смотреть, какъ
на программу всей поэзш Жуковскаго, какъ
на положеше осяовныхъ прннцпповъ ея
содержанш. Все блага жизни неверны: стало
быть, благо внутри насъ; здесь все про-
ходитъ и изм’Ьняетъ намъ: стадо быть, не
изменное впереди насъ. Прекрасно! Но
неужели же изъ этого слДцуетъ, чтобъ мы
з д е с ь сидели сложа руки, ничего пе делая,
питаясь высокими мыслями и благородными
чувствованшмв?.. Эта односторонность, нрав
ственный аскетизмъ, крайность и забдужде-
ше ультра-романтизма... Еакимъ образомъ
человекъ можетъ итти «къ прекрасной, воз
вышенной цели», стоя на одномъ месте и
беседуя съ самимъ собою о лучшей жизни
на пороге своей хижины, въ виду мрамор-
наго гроба?.. И неужели эта «прекрасная,
возвышенная цель» есть только лучшее сча
стье человека, а лично1 счастье человека
только въ любви къ женщине?.. О, если такъ,
то, по закону совиадешя крайностей, эта лю
бовь есть величайипй эгоизмъ!.. Смерть —
дело слепого случая—похитила у насъ ту,
которой обязаны были мы нашимъ земным ъ
счастьемъ: не будемъ приходить въ отчаяше—
да и для чего? ведь это только временная
разлука, ведь скоро мы опять женимся на
ней—т а м ъ ; сядемъ же на пороге нашей
хижины, сложимъ руки и, не сводя гдазъ
съ ея гроба, будемъ восхищаться «полнымъ
славы творешемъ, красотой вселенной и бу
демъ утешать себя мыслью, что все дано
намъ небомъ съ бьтемъ, и все въ жизни—
средство къ великому, и что горе и радость—
все къ одной цели!» Негъ, и еще разъ --
нетъ! Только вполовину истинна такая
аскетическая философш! Законно и правед
но требоваше человека на личное счастье;
разумно и естественно его стремлевш къ
личному счастью; но въ одномъ ли сердце
долженъ заключаться весь мщъ его счастья?
Вотъ вопросъ, на который не даетъ намъ
ретенш поэзш Жуковскаго. Если бъ вся цель
нашей жизни состояла только въ нашемъ
личнонъ счастш, а наше личное счастье за
ключалось бы только въ одной любви; тогда
жизнь была бы действительно мрачной пу
стыней, заваленной гробами и разбитыми
сердцами, была бы адомъ, передъ страшной
существенностью котораго побледнели бы
поэтичесше образы земного ада, начертан
ные гешемъ суроваго Данте... Но — хвала
вечному Разуму, хвала попечительному Про
мыслу! есть для человека и еще велиюй мфъ
жизни, кроме внутренняго
Mipa
сердца,—
мгръ историческаго созерцаяш и обществен
ной деятельности, -—•тотъ велиюй мфъ, где
мысль становится деломъ, а высокое чувство-
в а т е—иодвигомъ, и гдЬ два противополож
ные берега жизни—з д е с ь и т а м ъ —ели-