188 / 734
3 6 7
С0ЧИНЕШЯ В. Г. БЫИНСКАГО.
3 6 8
уже разъ заметили въ «Огечеетвенныхъ За-
пискахъ», что есть натуры, которыхъ вся
жизнь - выраженье какого-нибудь возраста
челов'Ьческаго, и что Крыловъ въ своихъ
басняхъ—вечно юный младенецъ, а Жуков-
скШ въ своихъ романтическихъ произведе-
н я к ъ—никогда не старЪнмщйся юноша...
Мы сделали бы большой педосмотръ,
если бъ, говоря о поэзш Жуковскаго, не об
ратили внимашя на с к о р б ь д с т р а д а -
н 1е. какъ на одинъ изъ главн'Мшихъ зле -
ментовъ всякой романтической поэзш, и по
эзш Жуковскаго въ особенности. Посмотрите,
какш мечты и ббразы в'Ьчно занимаютъ ее!
Тамъ «дева въ черной власянице» молится на
кладбище нередъ образомъ Богоматери и не
пременно отходнгъ въ другой мщъ; тутъ... но
мы лучше выпишемъ вполне одну изъ еамыхъ
характеристаческихъ пьееъ въ этомъ роде:
Дорогой шла дЪвица:
Съ ней другъ ея младой:
Болезненны ихъ лида,
Нанолненъ взоръ тоской.
Другъ друга лобызаютъ
И въ очи, и вт. уста—
И снова расцв’Ьтаютъ
Въ нихъ жизнь и красота.
Минутное веселье!
Двухъ колоколовъ звонъ:
Она проснулась въ
кельп;
Въ
тюрьмп
проснулся онъ.
Такое направлеше поэзш Жуковскаго
очень естественно и понятно: такъ какъ она
чужда всякаго историческаго еозерцашя,
всянаго чувства прогресса, всякаго идеала
высокой будущности человечества,—то мщъ
подлунный для нея есть мфъ скорбей безъ
исцеленш, борьбы безъ надежды и страда
нья безъ выхода Поэтому въ поэзш Жуков
скаго вопли еердечиыхъ мукъ являются не
раздирающими душу диссонансами, но тихой
сердечной музыкой, и его до >зш любитъ н
голубить свое страдаше, какъ свою жизнь и
свое вдохновеше. Жуковскаго можно на
звать певцомъ еердечиыхъ утрать,—и кто
не зиаетъ его превосходной элегш на «Кон
чину Королевы Пиртембергекой» —этого вы-
сокаго катодическаго рекшэма, этого скорб-
наго гимна житейскаго страдаяш и таин
ства утратъ?.. Это въ высшей степени ро
мантическое произведенье въ духе среднихъ
в’Ьковъ. Оно всегда прекрасно; но если вы
хотите насладиться имъ вполне и глубоко—
прочтите его, когда сердце ваше постигнетъ
скорбная утрата... О, тогда въ Жуковскомъ
найдете вы себе друга, который раздйлитъ
съ вами ваше страдаше и дастъ ему языкъ
и слово...
Вей сочинения Жуковскаго можно разде
лить на три разряда: къ первому относятся
мелшя романтичеекш пьесы и оригинальный,
которыхъ немного, и не столько переведен
ный, сколько усвоенный его музой; дотомъ
собственно переводы и, наконецъ, ориги
нальный произведен™ который не могутъ
быть названы романтическими.
Къ носледнимъ принадлежа™ посланш и
разныя патрштичесшя пьесы, нисаняыя на
известные случаи. Это самая слабая сторона
поэзш Жуковскаго; въ~"ней онъ неверенъ
своему нризвашю, и потому холоденъ и
псполяенъ риторики. Прочтите его «Песнь
Барда надъ гробомъ Славяаъ-Победителей»,
«На смерть Графа Каменскаго», «Певца во
Стане Русскихъ Воиновъ», «Певца въ
Кремле» и проч.—и вы не узнаете Жуков
скаго. Несмотря на звучный и крёпшй
етихъ, вы почувствуете себя утомленными и
скучающими, читая эти пьесы; вы удивитесь,
какъ мало въ нпхъ жизни, чувства, движе-
нш, свободы. Причина этому, разумеется,
не отсутствш въ сердце поэта святой любви
къ родине. Но кто же могъ бы отрицать это
чувство, панримеръ, въ Крылов:!;? А между
тёмъ Крыловъ не написалъ ни одной оды,
ни одного патрютическаго отихотворегая въ
дирическомъ роде. Онъ иолучилъ отъ при
роды талантъ для басни: въ такомъ случае
онъ хорошо сделалъ, что не писалъ одъ и
трагедий. Жуковсшй по натуре своей -р о -
мантикъ, и ничто такъ не вай его таланта
и призванш, какъ стихотворешя обществен
ный, на исторической почве основанный.
«Певцу во СтанЬ Русскихъ Воиновъ» Жу
ковой! обязанъ своей славой: только черезъ
эту пьесу узнала вся Роееш своего велнкаго
поэта; и это произведете было весьма по
лезно въ свое время. Но что же доказы-
ваетъ это? - только, что тогда понимали по
эзш иначе, нежели какъ понимаютъ ее
теперь (а понимали ее тогда, какъ риторику
въ стихахъ). Въ «Певце во Стане Русскихъ
Воиновъ» не™ даже чувства современной
действительности: въ этой пьесе вы не
услышите ни одного выстрела изъ пушки
или изъ ружья, въ ней нётъ и признаковъ
порохового дыма,—въ ней летаютъ и сви-
стятъ не пуля, а стрелы, генералы являются
воинами не въ киверахъ или фуражкахъ, а
въ шлемахъ, не въ мундирахъ и шинеляхъ,
а въ броняхъ, не со шпагами въ рукахъ, а
съ мечами и копьями; къ довершению этой
яародш на древность, все они--съ щи
тами... Все это признакъ риторики; ибо по
эзш проста: она не чуждается обык-
новенныхъ предметовъ действительности,
не боится сделаться отъ нихъ прозой,
но поэтязируеть самыя прозаически! вещи.
И неужели жерла пушекъ, изрыгающш
огонь и смерть тысячамъ; неужели дула
ружей, поеылающш издалека верную смерть;
неужели трехгранный штыкъ, стальной сте
ной низлагающей сомкнутые ряды,—неужели