189 / 734
369
I. КРИТИЧЕСШЯ СТАТЬИ.
370
все это им'Ьеть въ себ'Ь менЬе поэзш, чЕмъ
кольчуги, щиты, стрелы и копья древности?...
Напротивъ, послЕдше—дЕтекш игрушки въ
еравнеши съ первыми, бледная проза въ
сравненш съ страшной и грандюзной поэ-
зшй. И потомъ, къ чему эти славяне и эти
барды славянине? Съ Наполеономъ дрались
совсЕмъ не славяне, а руссше! Скажутъ: но
разв’Ь руссше не славянскаго племени на
роде? - Положимъ, что и такъ; но развгЬ всЬ
народы западной Европы не тевтонскаго
племени; а кто скажетъ, что руссше дра
лись иодъ Бородиными съ тевтонами, на
томъ основанш, что Галли некогда была за
воевана франками, а франки были народъ
тевтонскаго племени? И потомъ, ваше барды
были у славянъ? Да сверхъ того бардъ Жу-
ковскаго очень похожи на скандинавскаго
скальда. Вообще, ничего не чужда до такой
степени поэзш Жуковскаго, какъ руескихъ
нащояальныхъ элементовъ. Можетъ быть, это
недостатокъ, но въ то же время и достоин
ство: еелибъ нацюнальность составляла ос
новную стихш поэзш Жуковскаго,—онъ не
могъ бы быть романтпкомъ, и русская ноэ-
зш не бы,да бы оплодотворена романтиче
скими элементами. Поэтому вей усилш Жу
ковскаго быть народными, поэтомъ возбу
ждающ. грустное чувство, какъ зрйлище ве-
ликаго таланта, который, вопреки своему при-
звашю, стремится итти по чуждому ему
пути.
«Нунция мйста въ нйкоторыхъ патрштиче-
скихч, пьесахъ Жуковскаго -тй , въ кото-
рыхъ онъ является вйрнымъ своему роман
тическому элементу. Таково, напримйръ, въ
«Пйвцй во Стан!. Руескихъ Воиновъ»:
Любви сей полный кубокъ въ даръ!
Среди борьбы кровавой,
Друзья, святой питайте жаръ:
Любовь одно со славой.
Кому здесь жребШ уд-Ьленъ
Звать тайну страсти милой,
Кто сердцу сердцемъ обреченъ,
Тотъ смело съ бодрой силой
На все великое летитъ;
Нетъ страха, н’Ьтъ преграды:
Чего, чего не совершить
Для сладостной награды?
Ахъ, мысль о той, кто все для насъ,
Намъ спутникъ неизменный:
Везде знакомый слышимъ гласъ;
Зримъ образъ незабвенный;
Она
на бранныхъ знамеиахъ.
Она
въ пылу сраженья;
И въ шуме стана, и въ мечтахъ
Веселыхъ сновиденья.
Отведай врагъ исторгнуть щптъ,
Рукою данный милой;
Святой обетъ на немъ горитъ:
Твоя и за могилой1.
О, сладость тайныя мечты!
Тамъ, тамъ за синей далью,
Твой ангеле, дева красоты,
Одна съ своей печалью
Грустить, о друге слезы льете;
Душа ея въ молитве,
Боится вести, вести ждетъ:
„Увы! не палъ ли въ битве?“
И мыслить: „Скоро лщдружшй
гласъ,
Твои мне слушать звуки?
Лети, лети, свиданья часе.
Сменить тоску разлуки.“
Друзья! блаженнейшая часть
Лгобезнымъ быть снасеньемъ,
Когда лсъ пределе наше въ битве пасть—
Погибнемъ съ наслажденьемъ;
Святое имя призовемъ
Въ минуту смертной муки;
Кемъ мы дышали въ Mipe семь,,
Съ той нетъ и тамъ разлуки;
Туда душа перенесете
Любовь и образъ милой...
О други, смерть не все возьмете;
Есть жизнь и за могилой.
Следующее мйсто есть не чт5 иное, какъ
pro fession de foi рыцарства среднихъ вй-
ковъ, какъ будто выраженное огненнымъ
словомъ Шиллера:
А мы?.. Доверенность Творцу!
Чтобъ ни было, незримый
Ведете насъ къ лучшему концу
Стезей непостижимой.
Ему, друзья, отважно въ следе!
Прочь низкое! прочь злоба!
Духъ бодрый на дороге бедъ,
До самой двери гроба;
Въ высокой доле—иросгота,
Нежадность въ наслажденья,
Въ союзе съ ровнымъ -правота
Въ могуществе—смиренье;
Обетамъ—верность; чести—честь;
Покорность правой власти;
Для дружбы все, что въ Mipe есть;
Любви—весь пламень страсти;
Утеха—скорби; просьбе -дань;
Погибели—спасенье;
Могущему пороку—брань,
Везсильному - презренье;
Неправде—грозный правды гласъ;
Заслуге—воздаяпье;
Спокойствш въ последшй часъ;
При гробе—упованье.
Посланш—странный родъ, бывшей въ
болыиомъ употребленш у русской поэзш до
Пушкина. Они всегда были длинны и скучны,
и ночти всегда писались шестистопными
ямбами; вотъ главная характеристическая
черта ихъ. Посланш Жуковскаго отличают
ся отъ другихъ хорошими стихами и не
чужды прекраспыхъ мйстъ въ романтиче-
скомъ духй. Таковы, наприм., слйдующш
стихи изъ посланш къ Филалету:
Скажу ль? мне ужасовъ могила не являетъ;
И сердце съ горестнымъ желаньемъ ожидаетъ,
Чтобъ Промысла рука обратно то взяла,
Чемъ я безрадостно въ семь Mipe бременился,
Ту жизнь, въ которой я столь мало насладился,
Которую давно надежда не златитъ.
Къ младенчеству лI. душа прискорбная летитъ,
Считаю ль радости мииувшаго—какъ мало!
Нетъ! счастье къ бытпо меня не припало;
Мой юношесшй цветъ безъ запаха отцвелъ.
Едва въ душе моей для дружбы я созрелъ—
И что лее! предо мной увядшаго могила;
Душа, не восиылавъ, свой пламень угасила;
Любовь... но я въ любви нашелъ одну мечту,
Безумца тяжшй сонъ, тоску безъ раяделенья
И
невозвратное надеждъ уничтоженье.