179 / 734
349
X. КРИТИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
350
два поэта—Гюго и Ламартинъ. Оба они исто
щили воскрестшй романтизмъ среднихъ вЬ-
еовъ
,
и оба пали, засыпанные мусоромъ без-
образнаго зданш, которое тщетно усилива
лись выстроить наперекоръ современной дея
тельности. Г1мъ недоставало цемента, такъ
крепко связавшаго колоссальные готичесше
■соборы среднихъ вековъ. Вообще неесте
ственная попытка воскресить романтязмъ
среднихъ вековъ давно уже сделалась ана-
хронизмомъ во всей Европе. Это была ка
кая-то странная вспышка, на которой опа
лили себе крылья замечательные таланты,
и которая много повредила своимъ гегпямъ.
Но у насъ этотъ романтизмъ, искусственно
воскрешенный на минуту въ Европе, имели
совсемъ другое значенш. Россия реформой
Петра Великаго до того примкнулась къ
жизни Европы, что не могла не ощущать
на себе влшшя нроисходившихъ тамъ ум-
ственныхъ движений. У Росши не было своихъ
среднихъ вековъ, и въ литературе ея не
могло быть самобытнаго романтизма,—а безъ
романтизма поэзш то же, что тйло безь души.
Въ анакреонтическихъ стихотворешяхъ Дер
жавина проблескивалъ романтизмъ грече
ских, но не болйе какъ только проблескивалъ.
Внрочемъ, если бы въ то время явился на
Руси поэтъ, вполне проникнутый греческимъ
созерцашемъ и вполне владевннй плаегициз-
момъ греческой формы, — то и въ такомъ
случае русская литература выразила бы со
бой только одинъ моментъ романтизма, за
которымъ оставалось бы ожидать другого.
Карамзинъ, какъ мы уже не разъ замечали,
внесъ въ русскую литературу «)лементъ сен
тиментальности, которая—не что иное, какъ
дробуждеше ощущешя (sen sation ), первый
моментъ пробуждающейся духовной жизни.
Въ сентиментальности Карамзина ощущенхе
является какой-то отчасти болезненной раз
дражительностью нервовъ. Отсюда это оби-
jiie слезъ и истинныхъ, и ложныхъ. Какъ бы
то ни было, эти слезы были великимъ ша-
гомъ внередъ для общества; ибо кто можетъ
плакать не только о чужихъ страдашяхъ,
но и вообще о страданшхъ вымышлеяяыхъ,
тотъ, конечно, больше человРкъ, нежели тотъ,
кто плачетъ тогда только, когда его больно
бьютъ. И однако жъ ощ у щ е н i е есть толь
ко приготовлеше къ духовной жизни, только
возможность романтизма, но еще не духов
ная жизнь, не романтизмъ: то и другое об
наруживается какъ ч у в с т в о (sentim ent),
имеющее въ основе своей м ы с л ь . Одухо
творить нашу литературу могъ только ро
мантизмъ среднихъ вековъ, более близшй и
более доступный обществу, нежели грече-
<сшй романтизмъ, требующШ для своего ураз-
уменш особеннаго посвященш путемъ на
уки. Въ Жуковскомъ русская литература
нашла своего посвятителя въ таинства ро
мантизма среднихъ вековъ. Назначена сен
тиментальности, введенной Карамзиными въ
русскую литературу, было—расшевелить об
щество и приготовить его къ жизни сердца
и чувства. Поэтому явлеше Жуковскаго
вскоре после Карамзина очень понятно п
вполне согласно съ законами постепеннаго
развитая литературы, а черезъ нее—обще
ства. Равными образомъ понятенъ путь, ко
торымъ Жуковсшй привели къ нами роман
тизмъ. Это былъ путь подражанш и заим-
ствованш — единственный возможный путь
для литературы, не имевшей и не могшей
иметь корня въ общественной почве и исто
рии своей страны. Надобно было случиться
такт., чтобъ поэтическая натура Жуковскаго
носила въ себе сильную родственную сим-
патш къ музе Шиллера и въ особенности
къ ея романтической стороне. Жуковсшй
познакомился съ своими любимыми поэтомъ
при его жизни, когда слава его была на
своей высшей точке, — и вышелъ на по
прище русской литературы почти непосред
ственно за смертью Шиллера. Хотя Жуков
ский всегда действовали какъ необыкно
венно даровитый переводчики, но на него
не должно смотреть только какъ на пре-
восходнаго переводчика. Онъ переводили
особенно хорошо то, что гармонировало съ
внутренней настроенностью его духа, и въ
этомъ отношеши брали свое везде, где
только находили его — у Шиллера по пре
имуществу, но вместе съ теми и у Гете,
у Матиссона, Уланда, Гебеля, Вальтеръ-
Скотта, Томаса Мура, Грея и другихъ н’Ь-
мецкихъ и анг.пйскихъ поэтовъ. Многое
онъ даже не столько переводили, сколько
переделывали; иное заимствовали местами
и вставляли въ свои оригинальный пьесы.
Одними словомъ, Жуковсшй былъ перевод-
чикомъ на руссшй языки не Шиллера или
другихъ какихъ-нибудь поэтовъ Гермаши и
Англш: неги, Жуковсшй былъ переводчи-
чикомъ на руссшй языки романтизма сред
нихъ вековъ. воскрешеннаго въ начале XIX
века нЬиецкими и английскими поэтами,
преимущественно же Шиллеромъ. Вотъ зна-
чеше Жуковскаго и его заслуга въ русской
литературе.
Жуковсшй начали свое поэтическое по
прище балладами. Этотъ родъ поэзш ими
начать, созданъ и утвержденъ на Руси: со
временники юности Жуковскаго смотрели
на него преимущественно какъ на автора
балладъ, и въ одномъ своемъ посланш Ба-
тюшковъ назвали его «балладникомъ». Поди
балладой тогда разумели кратшй разсказъ о
любви, большей частью несчастной; могилу,
крестъ, привидеше, ночь, луну, а иногда до-
мовыхъ и ведьмъ считали принадлежностью