170 / 734
331
332
СОЧИНЕШЯ В. Г. Б'ЬЛИНСКАГО.
не только не противоречить, но еще под-
тверждаетъ истину, что паеосъ къ красотЬ
составляетъ высшую сторону жизни грековъ.
А богиня красоты,—какъ мы уже заметили
выше, — сопровождалась у нихъ любовью и
жедашемъ... Чувство красоты, какъ только
красоты, а не красоты и души вместе, не
есть еще высшее нроявлеше романтизма.
Женщина существовала для грека въ той
только м^ре, въ какой была она прекрасна,
и ея назнэчете было удовлетворять чувству
изяхцваго сладострастш. Самая стыдливость
ея служила къ усиленно страстнаго упоенш
мужчины. Елена «Ил1ады»— представитель
ница греческой женщины: и боги, и смерт
ные иногда называютъ ее безстыдной и пре
зренной, но ей покровительствуетъ сама Ки-
прида и собственной рукой возводитъ ее на
ложе Александра боговиднаго, позорно
б е
жавшего съ поля битвы; за нее сражаются
и цари, и народы, гибнетъ Троя, пылаетъ
Илюнъ — священная обитель царственнаго
старца Пр1ама... Въ пьесахъ, такъ превос
ходно переведенныхъ Батюшковымъ изъ
греческой антологш, можно видеть характеръ
отношенШ любящихся, какъ, напримёръ, въ
этой эпиграмме:
Свершилось: Никагоръ и пламенный Эротъ
,
За чашей вакховой
Аглаю победили...
О радость! здЪсь они сей поясъ разрешили,
Стыдливости девической оилотъ.
Вы видите: кругомъ разсЬяны небрежно
Одежды пышныя надменной красоты,
Покровы легше изъ дымки белоснежной,
И обувь стройная, и свежщ цветы:
Здесь все развалины роскошнаго убора,
Свидетели любви и счастья Никагора!
Въ этой пьеске схвачена вся сущность
романтизма по греческому воззрение: это—
изящное, проникнутое гращей наслаждеше.
Здесь женщина - только красота, и больше
ничего; здесь любовь—минута поэгическаго
страстнаго упоенш, и больше ничего. Страсть
насытилась — и сердце летитъ къ новымъ
предметамъ красоты. Грекъ обожалъ кра
соту, и всякая прекрасная женщина имёла
право на его обожанш. Грекъ былъ веренъ
красоте и женщине, но не э т о й красоте или
э т о й женщине. Когда женщина лишалась
блеска своей красоты, она теряла вместе
съ нимъ и сердце любившаго ее. И если
грекъ ценилъ ее и въ осень дней ея, то все
же оставаясь вернымъ своему воззр'Ьшю на
любовь, какъ на изящное наслаждеше:
Тебе ль оплакивать утрату юныхъ дней?
Ты въ красоте не изменилась,
И для любви моей
Отъ времени еще прелестнее явилась.
Твой другъ не дорожитъ неопытной красой.
Незрелой въ таинствахъ любовнаго искусства:
Безъ жизни взоръ ея стыдливый и немой,
И робтй поцелуй безъ чувства.
Но ты владычица любви,
Ты страсть вдохнешь и въ мертвый камень;
И въ осень дней твоихъ не погасаетъ пламень,
Текунцй съ жизнно въ крови...
Сколько страсти и задушевной грацш въ
этой эпиграмм!;!
Въ Лаисе нравится улыбка на устахъ,
Ея пленительны для сердца разговоры;
Но мне милей ея потупленные взоры
И слезы горести внезапной на очахъ.
Я въ сумерки вчера, одушевленный страстью,
У ногъ ея любви все клятвы повторялъ,
И съ пощЬлуемъ къ сладострастью
На ложе роскоши тихонько увлекалъ...
Я таялъ, и Лаиса млела...
Но вдругъ уныла, побледнела,
И слезы градомъ изъ очей!
Смущенный, я прижалъ ее къ груди моей;
„Что сделалось, .скажи, что сделалось съ
тобою?“
— Спокойна, ничего, безсмертными клянусь!
Я мыслпо была встревожена одною:
Вы все обманчивы, и я... тебя страшусь.
Романтическая лира Эллады умела воспе
вать не одно только счастье любви, какъ
страстное и изящное наслаждеше, и не одну
муку неразделенной страсти: она умела пла
кать еще и надъ урной милаго праха, и
э л е г т а ,—этотъ ультра-романтичесий родъ
поэзш,—была создана ею же, светлой музой
Эллады. Когда отъ страстно любящаго сердца
смерть отнимала предмета любви прежде,
чемъ жизнь отнимала любовь,—грекъ уыелъ
любить скорбной памятью сердца:
Въ обители ничтожества унылой,
О, незабвенная! прими потоки слезь,
II вопль отчаянья надъ хладною могилой,
И горсть, какъ ты, минутныхъ розъ.
Ахъ, тщетно все! изъ вечной сЬви
Нич’Ьмъ не призовемъ твоей прискорбной тени:
Добычу не отдастъ завистливый Аидъ.
Здесь онЪм'Ьше; все холодно молчитъ;
Надгробный факелъ мой лишь мраки осве-
щаетъ...
Что, что вы сделали, властители небесъ?
Скажите, что краса такъ рано погибаетъ?
Но ты, о мать-земля! съ сей данью горькихъ
слезъ,
Прими почившую, поблекппй цвЪтъ весетй,
Прими и успокой въ гостепртмной сени!
Но примеры романтизма греческаго не въ
одной только сфере любви. «Ил!ада» усеяна
ими. Вспомните Ахиллеса,
Въ сердце питавшаго скорбь о красно-опоя
санной деве,
иилой Атрида отъятой.1
Когда уводятъ отъ него Бризеиду, страшный
силой и могуществомъ герой—
Вросилъ друзей Ахиллесъ и, далеко отъ всЪхъ
одиношй,
СЬлъ у пучины седой и, взирая на Понтъ
темноводный,
Руки въ слезахъ простиралъ, умоляя любез
ную матерь...
Эта сила, эта мощь, которая скорбит ъ и пла-
четъ о ванесенной сердцу ране, вместо того