167 / 734
325
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
326
всегда какъ-то вместе ложатся подъ перо
критика и историка русской литературы.
Батюшковъ имеете важное значеше въ рус
ской литератур!;—конечно, не такое, какъ
Жуковсшй, но теми не мен-Ье самобытное.
Онъ явился на поприще несколько позже
Жуковскаго и занимаетъ место въ литера
тур!; тотчасъ после него. Поэтому весьма
удобно определить его значеше (не те
ряясь въ иодробностяхъ) въ одной статье
съ Жуковскимъ —что и постараемся мы сде
лать теперь.
Жуковсшй ввелъ въ русскую поэзш ро
м а н т и з м ъ. Что же такое романтизмъ во
обще и романтизмъ Жуковскаго въ особен
ности? Воте вопроеъ, отъ реш етя кото-
раго зависитъ определен^ значешя, какое
имеетъ Жуковсшй въ русской литературе...
У насъ много говорили, толковали и спо
рили о романтизме. «Московский Телеграфъ»
были журналомъ, какъ бы издававшимся для
романтизма,—а журнадъ этотъ еущество-
валъ съ 1825 по 1834 годъ. Но если толки
о романтизме кончились на Руси съ «Мо-
сковскимъ Телеграфомъ», то начались они
гораздо раньше, именно въ исходе второго
десятилетш текущаго столетш. Но отъ всего
этого вооросъ не уяснился, и романтизмъ
попрежнему остался таинствеинымъ и за-
гадочнымъ предметомъ. Его поняли, какъ
противоположность французскому псевдо
классицизму. Отсюда естественно вышла
ошибка: какъ подъ классицизмомъ разумели
известную условную форму искусства, такъ
подъ романтизмомъ стали разуметь наруше
н а правилъ этой условной формы. И по
тому, кто соблюдали въ трагедш знаменитый
три единства, героями ея делаль только ца
рей и ихъ наперсниковъ, заставляя ихъ
говорить напыщенно и важно,—тотъ счи
тался классикомъ; кто же въ своей драме
переносили действщ изъ одного места въ
другое, на несколькихъ страницахъ сосредо
точивали событ;е, совершившееся въ проме
жутке не одного десятка летъ, число актовъ
-своей драмы не хотели ограничивать завет
ной суммой пяти, а действующими лицами
въ ней дозволяли быть людямъ всякаго зва-
шя, — тотъ считался ультра - романтикомъ.
Взглядъ «Телеграфа» на романтизмъ былъ
именно таковъ. Лучшими доказательствомъ
этого служить теперешшя драматичесшя из
делия бывшаго издателя «Московскаго Теле
графа»: подобно классическими трагедшмъ
добраго стараго времени, драмы Полевого
такъ же точно сколки и рабсшя коти,
только съ другихъ образцовъ, и въ нихъ не
видно даже таланта подражательности, а
видна одна способность передразнивания и
-смелаго заимствовашя,—между теми какъ
именно передразнивание и заимствована
ставили Полевой въ непростительный трехъ
псевдо-классическими поэтами. Очевидно,
что онъ классицизмъ и романтизмъ пола
гали во внешней форме. Пушкина поэмы,
мелшя стихотворенья, самая фактура стиха,—
все было ново и нисколько не походило на
образцы существовавшей до него русской
поэзш: и за это-то именно Полевой вместе
съ другими провозгласили Пушкина роман
тикомъ, нисколько не подозревая романтика
въ Жуковскомъ.
Действительно, у романтической поэзш
необходимо должна быть своя форма, не по
хожая на форму классической, но это по
тому, что всякая оригинальная идея имеетъ
свою, ей присущую, оригинальную форму,
всяшй самобытный духи является въ свой
ственной ему самобытной личности. Одна
ко жъ какъ форма есть твореяш явившагося
въ ней духа, то, отправляясь отъ формы,
никогда нельзя постичь заключеннаго въ ней
духа; наоборотъ, только отправляясь отъ
духа, можно постичь и самый духи, и выра
зившую его форму. Поэтому сущность роман
тизма заключается въ его идее, а не въ про-
извольныхъ случайностяхъ внешней формы.
Романтизмъ — принадлежность не одного
только искусства, не одной только поэзш;
его источники въ томъ, въ чемъ источники
и искусства, и поэзш—въ жизни. Жизнь
тамъ, где—человеки, а где человеки, тамъ
и романтизмъ. Въ теснейшемъ и суще-
ственнейшемъ своемъ значенш романтизмъ
есть не что иное, какъ внутреншй мфъ
души человека, сокровенная жизнь его серд
ца. Въ груди и сердце человека заклю
чается таинственный источники рохмантиз-
ма: чувство, любовь есть ироявлете или
действт романтизма, и потому почти всяшй
человеки—романтики. Исключеше остается
только или за эгоистами, которые кроме
себя никого любить не могутъ, или за людь
ми, въ которыхъ священное зерно симпатш
и ангипатш задавлено и заглушено или нрав
ственной неразвитостью, или матертльными
нуждами бедной и грубой жизни. Вотъ самое
первое, естественное понятае о романтизме.
Законы сердца, какъ и законы разума,
всегда одни и те же, и потому человеки, по
натуре своей, всегда былъ, есть и будетъ
одинъ и тотъ же. Но какъ разумъ, такъ и
сердце живутъ, а жить—значить развиваться,
двигаться впереди: поэтому человеки не мо-
жетъ одинаково чувствовать и мыслить всю
жизнь свою; но его образъ чувствовашя и
мышлешя изменяется сообразно возрастами
его жизни: юноша иначе понимаете предметы
и иначе чувствуете, нежели отрокъ; возму
жалый человеки много разнится въ атомъ
отпошеши отъ юноши, старецъ отъ мужа,
хотя все они чувствуютъ одними и теми же