164 / 734
319
СОЧИНЕНИЯ
В. Г.
БЪЛИНСКАГО.
320
В'Ьчно юнымъ старцамъ! не только свежее
утро и знойный полдень блестятъ для нихъ
на небе: Господь высылаетъ имъ и успокои
тельный вечеръ, да отдохнутъ они и въ его
кроткомъ величш...
Какъ бы то ни было, но светлое торже
ство победы новаго надъ старымъ да не
омрачится никогда жосткимъ словомъ или
горькимъ чувствомъ враждебности противъ
падшихъ. Поб'Ьжденнымъ — сострадаше, за
какую бы причину ни была проиграна ими
битва! Падпйй въ борьба противъ духа вре
мени заслуживаетъ больше сожал4н1я, не
жели проигравший всякую другую битву.
Признавший надъ собой побйдителемъ духъ
времени заслуживаетъ больше, чЬмъ сожа
ление, заслуживаетъ уважеше и учаспе,—
и мы должны не только оставить его въ по
кое оплакивать предшедшихъ героевъ его
времени и не возмущать насмешливой улыб
кой его священной скорби, но и благого
вейно остановиться передъ неио...
Другое дело те слепые поклонники ста-
рыхъ авторитетовъ, которые видятъ одинъ
фактъ, не понимая его идеи, стоятъ за имя,
не зная, какое значете привязать къ нему,
и для которыхъ дороги только старые имена,
какъ для нумизматовъ дороги только истер-
тыя монеты. Это люди буквы, школяры и
педанты. Вотъ они-то и составляютъ тотъ
второй разрядъ безусловвыхъ поклонниковъ
старыхъ авторитетовъ. Для нихъ и Шек-
спиръ— титант. творческой силы, и Ломо-
носовъ — также титанъ творческой силы, а
почему?—Потому что оба эти имени—имена
уже старыя, къ которымъ они, педанты и
староверы литературные, давно уже прислу
шались и привыкли. По той же самой при
чине для нихъ возмутительно видеть имена
Карамзина и Лермонтова, поставленный ря-
домъ; справясь съ литературной табелью о
рангахъ, они видятъ большую разницу— не
въ характере деятельности, не въ роде та
ланта Карамзина и Лермонтова, а въ лйтахъ
и титлахъ этихъ писателей, и говорятъ о
последнемъ: «куда ему — молодь больно!»
Равнымъ образомъ они убеждены, въ про
стоте ума и сердца, что творешя Карамзина
не только по форме, но и по содержанью ихъ,
могутъ для нашего времени иметь такой же
интересъ, какой имели они для своего вре
мени. Разумеется, эти педанты и буквоеды
не стоятъ ни возражешй, ни споровъ, и
можно оставлять безъ ответа ихъ задорные
крики. Кто бы ни говорили они, для всехъ
мыслящихъ людей ясно, какъ день Божий,
что творенш Карамзина могутъ теперь со
ставлять только более иди менее любопыт
ный предмета изученья въ исторш русскаго
языка, русской литературы, русской обще
ственности, но уже нисколько не нмеюта
для настоящаго времени того интереса, ко
торый заставляетъ читать и перечитывать
великихъ и самобытныхъ писателей. Въ со-
чиненшхъ Карамзина все чуждо нашему вре
мени—и чувства, и мысли, и слогъ, и са
мый языкъ. Во всемъ этомъ ничего нетъ.
нашего, и все это навсегда умерло для насъ.
Деятельность Карамзина была по преиму
ществу деятельностью литератора, а не поэта,
не ученаго. Онъ создалъ русскую публику,
которой до него не было:—подъ «публикой»
мы разумЬемъ известный кругъ читателей.
До Карамзина нечего было читать по-русски,
потому что все не многое, написанное до
него, несмотря на свои хорошш стороны,
было ужасно тяжело и т о р ж е с т в е н н о ,
и годилось для однихъ «ученыхъ», а не для
общества. Карамзинъ умелъ заохотить рус-
кую публику къ чтенью русскихъ книгъ.
Какъ мы заметили выше, въ этомъ помогъ
ему не новый, созданный имъ языкъ, а фран
цузское направлеше, которому подчинился
Карамзинъ, и котораго необходимымъ след-
ствюмъ былъ его легшй и прьятный языкъ.
Въ первой статье мы уже упоминали о Дми
трове, какъ о сподвижнике Карамзина. Дей
ствительно, Дмитрювъ для стихотворного
языка сделалъ почти то же, что Карамзинъ
для прозаическаго, и сделалъ это такимъ же
точно образомъ, какъ Карамзинъ; поэзш
Дмитршва, по ея духу и характеру, а сле
довательно, и по форме, есть чисто фран
цузская поэзш XVIII века. Съ Карамзинымъ
кончился Ломоносовсюй перОдъ русской ли
тературы, перюдъ тяжелаго и высокопар-
наго книжнаго направлешя, и весь перюдъ
отъ Карамзина до Пушкина следуетъ назы
вать Карамзинскимъ.
Но этотъ перюдъ имеетъ свои подразде-
лешя, ибо въ продолжено его литература обо
гащалась новыми элементами и двигалась
впередъ. Къ этому перюду принадлежитъ
Крыловъ, который одинъ могъ бы быть пред-
ставителемъ целаго першда литературы. Онъ
создалъ наидональную русскую басню и темъ
первый внесъ въ литературу русскую эле
мента народности. Но какъ въ басне вели-
к'й руссшй баснописецъ имелъ образцомъ
великаго французскаго баснописца, — какъ
въ ней онъ былъ какъ бы продолжателемъ
дела, начатаго Хемницеромъ и продолжен-
наго ДмитрОвымъ, и какъ сверхъ того родъ
его поэзш не былъ такимъ родомъ, черезъ
который можно бъ было стать во главе ли
тературной эпохи,— то Крыловъ по справед
ливости можета считаться однимъ изъ бли-
стательнейшихъ деятелей Карамзинскаго не-
рюда, въ то же время оставаясь самобытнымъ.
творцомъ новаго элемента русской поэзш—
народности. Другое дело —Озеровы несмотря
на дароваше ярко замечательное, онъ былъ