149 / 734
289
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
290
соками. Идея поэзш (Тыла выписана въ Рос-
сш по почте изъ Европы и явилась у насъ
какъ заморское нововведенш. Ее понимали,
какъ искусство слагать вирши на разные тор
жественные случаи. Тредьяковсшй былъ при
вилегированными придворными шитой и
«воспевали» даже балы и маскарады при
дворные, словно каки государственный со
бытии Ломоносовн, первый руссюй поэти,
тоже понимали поэзш, каки «восиЬваше»
торжественныхи случаеви, и первая ода его
(и ви то же время первое русское стихотво-
реше, написанное правильными размЕромн)
была п'Ьсеью на взятш русскими войсками
Хотина. Это было въ 1738 г.; стало быть,
теперь этому сто четыре года. Впрочемп,
«пйсноп'Ьвчестй и восп'Ьвательный» взгляди
на поэзго созданъ не нашими первыми по
этами: таки смотрели тогда на поэзш по
всей просвещенной Европе. Всеобщей из
вестностью тогда пользовались только древ-
нш литературы, изи которыхъ греческая
была или по наслышке известна, или иска
женно и превратно понимаема, а латинская,
лучше знаемая и более доступная и люби
мая, считалась идеаломи всякой изящной
литературы. Изъ новейшихъ литературъ
пользовались всеобщей известностью только
французская и итальянская, особенно пер
вая, ибо она наиболее находилась поди влш-
темъ латинской, по крайней мЕрй, во внеш-
нихъ формахъ. Немецкой изящной литера
туры тогда еще не существовало; испанская
и англШская не были известны за пределами
своихъ земель.
Итаки, изъ новейшихъ литературъ фран
цузская царила надъ всеми другими, гордо
презирая английскую и испанскую, какъ вы-
ражеше крайняго безвкусш, почитая Данта
уродливыми поэтомъ и восхищаясь по-сво
ему Петраркой и Тасеомъ. Влшнш древнихъ
литературъ на французскую (а следовательно,
и на вей другш въ Европе того времени)
стояло въ условныхъ понятшхъ о высшей
форме поэтичеекихъ произведений и уподо-
бленшхъ кстати и не кстати изъ языческой
миеологш. У древнихъ стихи не читались, а
говорились речитативомъ съ аккомпаньема-
номъ музыкальнаго инструмента—лиры; от
того у древнихъ «петь*— значило въ перенос-
номъ значеши «сочинять стихи». Въ новомъ
мщй стихи не пелись, а читались, и лиры
совсемъ не существовало; но приличш требо
вало, чтобъ въ стихахъ не обходилось безъ
«пою» и «лиры». Миеологш была выра-
жешемъ жизни древнихъ, и ихъ боги-были
не адлегоршми, не символами, не риториче
скими фигурами, а живыми понятшми въ
живыхъ образахъ. Въ новомъ эпрЬ царила
религш Христа и, стало быть, боговъ не бы
ло; но, несмотря на то, нельзя было напи-
С®ч.
Б
ьдднокаго
.
Т. Ш .
сать никакого стихоизоренш, где бы не стре
ляли изъ лука Амуры и Купидоны, не выли
Бореи, Нептунъ не воздымалъ моря, Зефиры
не дышали прохладой и т. д. А почему?—
Потому что такъ было у грековъ и римлянъ!
По воззрение грековъ, трагедш могла быть
только апоееозой государственной жизни, а
оттого у нихъ действовали въ ней толы; а
представители стихШ государственности: ца
ри, герои, военачальники, правители, жрецы
(а по связи ихъ жизни съ релипей и боги);
народъ же могъ присутствовать на сцене
только въ виде хора, выражавшаго лириче
скими излшншми свое учаетш не въ про-
исходяшемъ передъ его глазами событш, но
свое учаетш къ происходившему передъ его
глазами событш. Единство основной идеи счи
талось у грековъ столько необходимымъ усло-
вшмъ для трагедш, какъ и для всякаго дру
гого произведен^ поэзш; единство же ме
ста и времени отнюдь не считалось необхо
димостью, но часто соблюдалось какъ по про
стоте и немногосложности дЬйствш, такъ и
по обширности сцены. Драматурги новейша-
го мща поняли это по-своему. Набожно хра
нили они въ трагедш правило тршдинетва;
допускали въ нее только царей и героевъ съ
ихъ наперсниками, а изъ простого народа
позволяли появляться на сценё одпимъ «вест-
никамъ». Вотъ что значить принять фактъ за
идею! Созданш греческой поэзш, вышедшш
изъ жизни грековъ и выразивши: ее собой,
показались для новыхъ поэтовъ нормой и
первообразомъ для поэзш народовъ другой
религш, другого образовании другого вре
мени! Это особенно видно изъ понятш псевдо-
классиковъ объ эпосе: гречестй эпосъ «Иль
аду» и рабстй скодокъ съ нея — «Энеиду»
приняли они за эпосъ всеобпцй и думали,
что до окончанш м:ра все эпичееюя поэмы
должны писаться по ихъ образцу, безъ ма-
дейшаго отступлении даже начинаться не
иначе какъ «муза, воспой», или «пою». По
этому истинная «Пюада» среднихъ вековъ—
«Божественная Комедш» Данта, выразившая
собою всю глубину духовной жизни своего
времени въ свойственныхъ этой жизни и
этому времени формахъ, казалась имъ не
эпической поэмой, а уродливымъ произведе-
шемъ. Да и какъ могло быть иначе?— она
начиналась не съ глагола «пою» и называ
лась— о, ужасъ!— к о м е дшй ! . . Эпическая
поэзш, по попятно псевдо-классиковъ, дол
жна была «воспевать» какое-нибудь великое
событш въ жизни человечества или въ жи
зни народа,— и въ какую бы эпоху, у какого
бы народа ни произошло это событш, оно
должно быть наряжено въ багряницу или
тогу, лишиться местнаго колорита, при
водиться въ движете сверхъестественны
ми силами, выражаться напыщенно и бен-
10