285
I. Ш ’И 'Г П Ч Е С И Я С Т А Т Ь И .
2 8 6
публики къ лучшнмъ создашямъ. Пушкина
видели только одно невежество толпы, увлег
кающейся юношескими и. незрелыми произ-
ведешями, но неумеющей ценить, обдуман-
ныхъ творешй стрргаго искусства. Смотря
на искусство съ точки зр’Ьнш исключитель
ной и односторонней, его жарше поборники
не хотели понять, что если снмпатш и ан-
тйпатаи большинства бываютъ часто безсо-
знательны, зато редко бываютъ безсмысден-
ны и безосновательны, а, иапротивъ, часто
заключаютъ въ себе глубошй смыслъ. Стран
но же въ самомъ дЬлгЬ было думать, чтобъ
то самое общество, которое такъ дружно,
такъ радостно, словно потрясенное электри-
ческимъ ударомъ, въ первый еще разъ въ
жизни своей откликнулось на голосъ певца
и нарекло его своимъ любимымъ, своимъ
иароднымъ поэтомъ,—странно было думать,
чтобъ то же самое общество вдругъ охоло
дело къ своему поэту за то только, что онъ
созрйлъ и возмужалъ въ своемъ генш, сде
лался выше и глубже въ своей творческой
деятельности! А между гЬмъ это охдажде-
т е —факта, достоверность котораго можно
доказать свидетельствомъ самого поэта въ
его запискахъ; въ
1
тЬкоторыхъ местахъ
«Онегина», въ ствхотворенш «Поэта»
слышится горькая жалоба оскорбленной
народной славы. Изъ этого нельзя было не
заключить, что если публика была не со-
всемъ права въ своей холодности къ поэту,
то и поэта все же не былъ жертвой ея при
хоти и, по вине или безъ вины съ своей
стороны, но не случайно же, а по какой-
нибудь причине, испыталъ на себе ея охда-
ждеше. Но ответа на эту загадку еще не
было: ответа скрывался во времени, и толь
ко время могло дать его. Безвременная
смерть Пушкина еще больше запутала во-
лросъ: какъ и должно было ожидать, она
снова и съ большей силой обратила къ пад
шему поэту сочувствш и любовь общества.
Восторженные поклонники искусства темъ
бол'Ье были поражены смертью позта и темъ
более скорбели о ней, что вскоре затемъ
появившшся въ «Современнике» посмертный
сочиненш Пушкина изумили ихъ своимъ
художествеянымъ совершенствомъ, своей
творческой глубиной. Образъ Пушкина, укра
шенный страдальческой кончиной, предсто-
ялъ предъ ними во всемъ блеске поэтиче
ской апоееозы: это былъ для нихъ не только
ведикШ руссюй поэта своего времени, но и
велиюй поэта всехъ народовъ и всехъ ве-
ковъ, гешй европейсшй, слава всемфная...
Но не успело еще войти въ свои берега
взволнованное утратой поэта чувство обще
ства, какъ подняла свое жужжаше и шипе-
ше на страдальческую тень великаго зло
памятная посредственность, мучимая болью
отъ глубокихъ царапинъ, еще незажившихъ
следовъ львиныхъ когтей... Она начала и
прямо, и косвенно толковать о поэтическихъ
заслугахъ Пушкина, стараясь унизить ихъ;
невпопадъ и кстати начала сравнивать
Пушкина и съ Минвнымъ, и съ Пожарскимъ,
и съ Суворовымъ, вместо того чтобъ срав
нивать его съ поэтами своей родины... По
добный нелепости не заслуживали бы ничего,
кроме презрешя, какъ выражеше безсиль-
ной злобы; но веселое снакате водовозныхъ
существъ на могиле падшаго въ бою льва
возмущаетъ душу, какъ зрелище неприлич
ное и отвратительное, а наглое безстыдство
низости имеетъ свойство выводить изъ тер-
п4н|я достоинство, сильное одной истиной...
Мудрено ли, что и такое ничтожное само
но себе обстоятельство, раздражая людей,
сгюсобяыхъ понять и оценить Пушкина какъ
должно, только более и болfie увлекало ихъ
въ благородномъ, но вместе съ течь и
безотчетномъ удивлении къ великому по
эту?...
Между темъ время голо впередъ, а съ
нимъ шла впередъ и жизнь, порождая изъ
себя новыя явленш, дающш сознанно нов те
факты и нодвигаюнця его на пути разви
тая. Общество русское съ невольнымъ уди-
вдетемъ, полнымъ ожидатя и надежды чего-
то великаго, обратило взоры на новаго поэта,
смело и гордо открывшего ему новыя сто
роны жизни и искусства. Равенъ ли по силе
таланта, или еще выше Пушкина былъ Лер-
монтовъ—не въ томъ вопросъ: несомненно
только, что даже и не будучи выше Пушкина,
Лермонтовъ призванъ былъ выразить собой
и удовлетворить своей поэзшй насравнеяно
высшее по своимъ требованшмъ и своему
характеру время, чемъ то, котораго выраже-
тем ъ была поэзш Пушкина. И менее чймъ
въ катя-нибудь пять дета, протекция отъ
смерти Пушкина, русское общество успело
и радостно встретить пышный восходъ, и
горестно проводить безвременный закатъ но
ваго солнца своей поэзш!.. Другой .поэта, вы-
шедппй на литературное поприще при жизни
Пушкина и приветствованный имъ, какъ ве
ликая надежда будущаго, после додгаго и скорб-
наго’ безмолвш, подарилъ, наконецъ, публику
такимъ творешемъ, которое должно составить
эпоху и въ детояисяхъ литературы, и въ лй-
тописяхъ развитая общественнаго сознатя...
Все это было безмолвной, фактической фи
лософий самой жизни и самого времени для
решетя вопроса о Пушкине. Толки о Пуш
кине, наконецъ, прекратились, но не потому,
чтобъ вопросъ о немъ переставалъ интере
совать публику, а потому, что публика не
хочетъ уже слышать повторсп1я старыхъ, од-
ностороннихе мнйтй, требуя мнешя новаго
и независимаго отъ предупрежден^ въ ноль-