139 / 734
269
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
270
доверялась, потому что судила о нихъ по
самой
себе.
«Сильфида» принадлежите, къ темъ произ-
веденшмъ киязя Одоевскаго, въ которыхъ онъ
решительно началъ уклоняться оть своего
прежпяго нaпpaвлeиiя въ пользу какого-то
страннаго фантазма Отсюда происходить то,
что съ этихъ поръ каждое изъ его произве-
дешй имееть две стороны—сторону досто-
инствъ и сторону недостатковъ. Пока авторъ
держится действительности, его талантъ увле-
катеденъ цопрежпему и проблесками поэзга,
и необыкновенно умными мыслями; но какъ
скоро онъ впадаетъ въ фантастическое,
изумленный читатель поневоле задаетъ себе
вопросы шутить съ нпмъ авторъ, или го
ворить серьезно? Герой повести «Сильфида»
очень занимаетъ насъ, пока мы видимъ его
въ простыхъ человеческихъ отношешяхъ къ
людямъ н жизни; но наше участи къ нему,
несмотря на искусство и выеошй таланть
автора, тотчасъ погаеаетъ, какъ скоро онъ
началъ отыскивать какую то Сильфиду на
дне
миски
съ водой и бирюзовымъ перстнемъ.
Авторъ (сколько можемъ мы понять при на-
шемъ совершепномъ невежестве въ делахъ
волшебства, видешй и галлюци'нащй) хотелъ
въ герое «Сильфиды» изобразить идалъ
одного изъ техъ высокихъ безумцевъ, кото
рыхъ внутреннему созерцанш (будто бы) до
ступны сокровенный и превыспреннш тайны
жизни. Но, увы! уважены къ безумцами
давно уже, и при томъ безвозвратно, прошло
въ просвещенной Европе, и вдохновенныхъ
сантоновъ уважають теперь только въ непро
свещенной Турцш!.. Точно то же можно
сказать и о двухъ большихъ повестяхъ, ко
торый, впрочемъ, не особый повести, а две
части одной и той же повести—«Саламандра»
и «Южный Берегъ Финляндщ въ начале
XVIII столеПя». Тута есть прекрасныя кар
тины русскаго быта финновъ, прекрасная
финнская легенда о борьбе Петра Великаго
съ Карломъ ХП-мъ; есть картины русскаго
быта при Петре Великомъ и вскоре после
него; есть удачные очерки характеровъ; сама
эта полудикая Эльса, въ противоположность
еъ образованной Марьей Егоровной, такъ
интересна... Но Саламандра, ея роль вь
повести, разный магнетически и друпя чу
деса, исканы философскаго камня и обрете- '
т е его, — все это было для насъ непо
нятно; а чего мы не понимаетъ, темъ не
можемъ и восхищаться... При томъ же мы
ииеемъ глубокое и твердое убеждены, что
таюя пружины для возбуждены интереса въ
читателяхъ уже давно устарели и ни на
кого не могутъ действовать. Теперь нкпка
ше толпы можетъ покорять только созна
тельно-разумное, только разумно-действи
тельное, а волшебство и видены людей съ
разстроенньши нервами принадлежать къ
веденш медицины, а не искусства. И что
было плодомъ этого гтоваго направлены князя
Одоевскаго?— «Необойденный Домъ», въ ко-
торомъ едва ли ~что нибудь поймутъ какъ
образованные люди, не для которыхъ писана
ста страино-фантастнческая повесть, такъ
и простолюдины, для которыхъ она писана,
и которые, вероятно, никогда не узнаютъ и
•о ея существовали!..
Но это направлены явилось въ сочияи-
ншхъ князя Одоевскаго не въ последнее
только время. Еще въ 1833 году издалъ онъ
свои «Пестрыя Сказки», въ которыхъ было
несколько прекрасныхъ юморпстическихъ
очерковъ, какъ, напримеръ: «Исторш о пе
тухе, кошке и лягушке», «Сказка о томъ,
по какому случаю коллежскому советнику
Отношенью не удалось въ светлое вос
кресенье поздравить своихъ начальпиковъ
съ праздникомъ», «Сказка о мертвомъ
теле, неизвестно кому принаддежащемъ».
Но между этими очерками была пьеса
«Игоша», въ которой все понятно, отъ пер-
ваго до последняго слова, н которая поэтому
вполне заслуживаем, названы фантастиче
ской. Мы имеемъ причины думать, что на
это фантастическое направлены нашего да-
ровитаго писателя имелъ большое вл!ян!с
Гофманъ. Но фантазмъ Гофмана составляли
его натуру, и Гофманъ въ еамыхъ нелепыхъ
дурачествахъ своей фантаз!и умЬдь быть
вернымъ идее. Поэтому весьма опасно по
дражать ему: можно занять и даже преуве
личить его недостатки, не заимствовавъ его
достоинстзъ. Сверхъ того фантазмъ соста-
вляета самую слабую сторону вь сочияе-
т я х ъ Гофмана; истанную и высокую сторону
его таланта составляетъ глубокая любовь кь
искусству и разумное посшжены его зако-
новъ, е.дшй юморъ и всегда живая мысль.
Можетъ быть, это же влшны Гофмана за
ставило князя Одоевскаго дать странную
форму первой части его сочинешй, которую
онъ отлнчилъ отъ другихъ страннымъ на
зваными «Русскихъ Ночей». Подобно зна-
менитымъ «Серашоновымъ Братьямъ», онъ
заставилъ несколько молодыхъ людей беседо
вать по ночами о жизни, науке, искусстве и
тому подобныхъ предметахъ. Вследствие это-
; го лучппя пьесы его—«Бригадирь», «Балъ»,
«Насмешка Мертвеца», «Импровизаторъ» и
«Себастшгь Бахъ», написанныя имъ гораз
до прежде, нежели, можетъ быть, родилась
у него мысль о «Русскихъ Ночахъ», явились
въ какой-то неестественной и насильствен
ной связи между собой; они читаются Фау-
стомъ (нредс4дателемъ «Русскихъ Ночей»)
изъ какой-то рукописи по поводу разговоровъ
его съ друзьями о разныхъ предметахъ. Раз
умеется эти разговоры пригнаны авгоромъ