134 / 734
259
С0ЧИНЕН1Я В. Г, БМИНСКЛГО.
260
истинное торжество для ихъ слабоумия—и назы
вается:
искусствомъ подавать совтпы*
Удаленный отъ веЬхъ, подъ т'Ьныо миртоваго
кусточка, сид-Ьлъ одинъ изъ
старикевъ-мла-
денцевъ;
онъ подзывалъ каждаго нроходящаго
и съ глупой радостью показывалъ свою рабо
ту, но никто не обращалъ на нее ввимагпя: по
этому и по розовому платочку я тотчасъ узналъ
моего друга Ахалкина; подхожу—и что же?
Опъ выр'йзывалъ солдатиковъ пзъ листочковъ
розы и мнилъ такой армшй въ прахъ разра
зить своего грознаго Аристарха! Повйя.чъ лег
ки! в'Ьтерокъ'- исчезли труды Ахалкина; толь
ко на лиц'Ь его осталось ншгЬмъ не замечен
ное выражен!е, которое пе знаю, какъ на
звать,—улыбкой или плачемъ, лишь знаю, что
оно было отвратительно!
у
Какъ исчислить мне все суетныя заня-ля
стариковъ-младенцевъ,
какъ исчислить неисчи
слимое? Они пускали мыльные пузыри и уве
ряли, что для сего потребны велнчайлпя уси-
апя и умъ высший; другю вили въ кудри се
дые волосы и восхищалися своей безобразной
красотой; третьи прозябали въ бездействш, но
у веехъ на языке вертелась
опытность.
Не знаю, долго ли продолжалось мое вид-Ь-
ше, но когда оно исчезло, я сделался гораздо
спокойнее.
Теперь, слышу ли я старика, порпцающаго
ученость, потому что самъ не имеетъ ея, пори-
цающаго всякую новизну за то, что она но
визна;—вилсу ли старика, который хочетъ об
мануть время не пршбретешемъ познанШ, но
подкрашенными волосами,—ихъ невежество и
слабоумш не возмугцаютъ меня более; я вспо
минаю о моемъ вид-Ьнш и спокойно говорю
себе:
„это старикъ-младенецъ“.
Увы! я уже вижу поднимающуюся грозно
смешанную толпу
стариковъ-младенцевъ;
они
обвиняютъ меня даже за то, что мне могло
представиться такое виденш. Но вы, юные
друзья мои, скажите мне: не тогда ли только
долгая ясизнь можетъ соделать человека
опыт-
нымъ,
когда каждый день оной есть новый рядъ
умствовашй?—Где же опытность
стариковъ-
младенцевъ,
которой они столько хвалятся, ко
гда бездейственность или ничтожныя занятш
потушили въ ихъ головахъ и последнюю искру
размышлешя?
Зевсъ посылаетг намъ сны,
говорили древше.
Мое вид-Ьще—не должно возбудить непочтеше
къ старости, но, напротивъ, еще больше про
известь благоговевш къ
старцамъ
въ истин-
номь, высокомъ значевш сего слова..
Друзья! улыбку
стирикамъ-младенцамъ
и на
колёпа предъ
вгъчно-юными старцами!“
Нётъ спора, что все это молодо, незрело
и, можетъ быть, слишкомъ наивно, но нельзя
отрицать, чтобъ въ этомъ не было одуше-
вленш, жизни и мысли, хотя и выраженной
въ
формё, которая уже по самой сущности
своей прозаична, какъ сбивающаяся на алле-
ворш. Нечего и доказывать, чтд теперь такой
родъ сочинешй былъ бы страненъ и не могъ
бы
иметь успеха; но ведь это было писано
двадцать летъ назадъ, — а что является въ
свое
время, вдохновенное самобытной мыслью
и
запечатленное талантомъ, то если не всегда
вохраняетъ свою первоначальную свежесть
и
спадаете съ
цены отъ времени, зато всегда
имеетъ въ глазахъ мыслящаго человека свою
относительную, свою историческую важность.
Эти апологи замечательны ужъ темъ, что они
не походили ни на чт.5, бывшее до нихъ въ
русской литературе; они не иользовалнсь
популярностью, потому что могли нравиться
не всемъ. Старички острова Панхаи назы
вали ихъ безнравственными; большинство
публики, не находя въ нихъ ничего для
фантазш и не любя пищи, предлагаемой
преимущественно для ума мыслящаго, про
пустило ихъ безъ особеннаго вншшнш; но
зато юношество, одушевленное стремлешемъ
къ идеальному, въ хорошемъ значеши этого
слова, какъ противоположности пошлой прозе
жизнн,—это юношество читало ихъ съ жад
ностью, и благодатны были плоды этого
чтенш. Мы знаемъ это по собственному
опыту, и кто умеетъ судить о достоинстве
вещей не по настоящему времени, а по ихъ
историческому смыслу, кто помнитъ состои
т е нашей литературы въ эту эпоху, когда
лучшими журналами въ Россш были «Вест-
никъ Европы-» и «Сынъ «Отечества», и еще
не было «Московскаго Телеграфа», когда
читающая публика была несравненно мало-
численнее нынешней, — те согласятся съ
нами.
Но князь Одоевсктй не остановился на
этихъ юногаескихъ опытахъ; онъ скоро по-
нялъ, что этотъ избранный или, лучше ска
зать, созданный имъ родъ литературы про-
заиченъ и однообразенъ. Онъ такъ мало
даеть цены этимъ первоначальнымъ опытами
своими, что не захотелъ даже поместить ихъ
въ собранш своихъ сочпнешй... Последую
щ а его опыты, разбросанные преимуще
ственно по альманахами, уже обнаружили въ
немъ писателя, столько же возмужалаго,
сколько и даровитаго. Не изменяя своему
истинному призванно, подрежнему оставаясь
по преимуществу дидактическимъ, онъ ви то
же время умели возвыситься до того поэти-
ческаго краснор'Ьчш, которое составляете
собой звено, связывающее оба эти искус
ства—краснореч!е и ноэзш, и которое со
ставляете истинную сущность таланта Жанъ-
Поля Рихтера. Для доказательства ссылаемся
на три дучппя произведения князя Одоев-
скаго—«Бригадиръ», «Вали» и «Насмешка
Мертвеца». Это уже не апологи, не аллегорш:
это живыя мысли созревшаго ума, передан
ный въ живыхъ поэтическихъ образахъ. Не
смотря ва дидактическую цель этихъ произ-
ведешй, въ нихъ все горите и блещетъ
яркими цветами фантазш, въ нихъ слышится
одушевленный языкъ живого, страстнаго
убеждешя, они проникнуты паеосомъ истины,
они—не холодный поучешя, не резонерскш
.нападки на пороки людей, не риторическш
похвалы добродетели: они—пламенныя фи-