124 / 734
239
С0ЧИНЕН1Я В. Г. БЪЛИНСКАГО.
240
вольной и честной бедности. Ихъ добросо
вестный н энергически! голосъ страшенъ
продавцами покушцикамъ и аукцюясрамъ
администрации,—и этотъ голосъ, возвышаясь
за бедный, обманутый народъ, раздается въ
ушахъ админисгративныхъ антрепренеровъ,
какъ звукъ трубы судной. Стоны народа,
передаваемые этнмъ голосомъ во всеуслыша-
Hie, будятъ общественное мнете и потому
тревожатъ спекулянтовъ власти. Съ этими
честными голосами раздаются друпе, более
многочисленные, которые въ заступничестве
за народъ видятъ верную спекуляцш на
власть, надежное средство къ низверженш
министерства и занятно его места. Такимъ
образомъ народъ сделался во Францш во-
просомъ общественнымъ, политическимъ и
административнымъ. Понятно, что въ такое
время не можетъ не иметь успеха литера
турное произведете, героемъ котораго яв
ляется народъ. И надо удивляться, какъ
духъ спекуляцш, обладающей французской
литературой, не догадался ранее схватиться
за этотъ неисчерпаемый
источникъ
вернаго
дохода!...
Эженъ Сю былъ эгимъ счастливцемъ, ко
торому первому вошло въ голову сделать
выгодную литературную спекуляцш на имя
народа. Эженъ Сю не принадлежитъ къ чи
слу тЬхъ немяогихъ литераторовъ француз-
скихъ, которые, махнувъ рукой на мерзость
запустенья общественной нравственности,
добровольно отказались отъ настоящаго и
обрекли себя безкорыстному служешю буду-
щаго, котораго, вероятно, имъ не дождаться,
но котораго приближешю они же содейство
вали. Йетъ, Эженъ Сю—человекъ положи
тельный, вполне сочувствующей матершль-
ному духу современной Францш. Правда,
некогда онъ хотелъ играть роль Байрона
и кривляться въ сатанинскихъ романахъ,
въроде «Атаръ-Гюля>, «Хатино>, «Ерао»; но
это оттого, что тогда книгопродавцы и жур
налисты еще не бегали за нимъ съ мешками
золота въ рукахъ. Сверхъ того мода на под
дельный байронизмъ уже прошла, да и лета
Эжена Сю давно уже должны были сделать
его благоразумнымъ и заставить сойти съ
ходудь. Онъ всегда былъ добрымъ малымъ
и только прикидывался демономъ средней
руки, а теперь онъ—добрый малый вполне,
безъ всякихъ претензй. почтенный мйща-
нинъ въ полномъ смысле слова, филистеръ кон-
ституцшнно-мЬщанской гражданственности и,
если бъ могъ попасть въ депутаты, былъ
бы именно такимъ депутатомъ, какихъ нужно
теперь хартш. Изображая французсшй на
родъ въ своемъ романе, Эженъ Сю смотритъ
на него какъ истинный мещанинъ (bou r
geois). смотритъ на него очень просто—какъ
на голодную, оборванную чернь, невеже-
ствомъ и нищетой осужденную иа престунле-
т я . Онъ не знаетъ ни истинныхъ пороковъ,
ни истинныхъ добродетелей народа, не подо
зреваешь, что у него есть будущее, котораго
уже нетъ у торжествующей и преобладающей
партш, потому что въ народе есть вера,
есть энтузшзмъ, есть сила нравственности.
Эженъ Сю сочувствуетъ бЬдствшмъ народа:
зачемъ отнимать у него благородную способ
ность сострадатя,—темъ более, что она обе
щала ему т а т е верные барыши? Но какъ
сочувствуетъ—это другой вопросы Онъ же-
лалъ бы, чтобы народъ не бедствовалъ и,
переставь быть голодной, оборванной и частью
поневоле преступной чернью, сделался сы
той, опрятной и прилично себя ведущей
чернью, а мещане, теперешше фабриканты
законовъ во Францш, оставались бы по-
прежнему господами Францш, образованиЬй-
шимъ сословшмъ спекулянтовъ. Эженъ Сю
показываетъ въ своемъ романе, какъ иногда
сами законы французсше безсознательно по-
кровительствуютъ разврату и преступленш.
И, надо сказать, онъ показываетъ это очень
ловко и убедительно; но онъ не подозреваете
того, что зло скрывается не въ какихъ-ни-
будь отдЬльныхъ законахъ, а въ целой си
стеме французскаго законодательства, во
всемъ устройстве общества. Итобъ показать,
какъ Эженъ Сю обнаруживаете невольное
покровительство нйкоторыхъ французскихъ
законовъ и самаго еудебнаго порядка поро
ку и преступленш, вштасываемъ изъ рома
на разсказъ Анны:
„Мой мужъ былъ добрый ремесленникъ, по-
томъ разетроился... бросилъ меня съ дЬтьми, нро-
давъ все, что унасъ было. Я работала, добрые
люди помогали мнЪ; я поправлялась, какъ
вдругь явился мужъ мой съ какой-то женщиной
и отнялъ у меня последнее... Надобно было раз
водиться по закону, а французсшй закона, слиш-
комъ дорогъ для бЪдныхъ людей!.. Вотъ что слу
чилось: назадъ тому три дня я сидЪла съ деть
ми и работала... входитъ мужъ. По лицу его я
увидЪла, что онъ пьянъ... „Я пришелъ за Кате
риной“, говорить онъ. Я тотчасъ обняла дочь и
отвечала ему: „Куда поведешь ее?“—„Не твое
дЬло; она—моя дочь и должна итти за мной“.
—Вся кровь бросилась мнЪ въ голову, я знаю,
что та женщина, которая приходила къ намъ съ
моимъ мужемъ, давно подбиваетъ его на черное
д4ло...
„Не отдамъ дочери! кричала я Дюпору:—*
знаю, чтб вы хотите съ ней сдЪлать!“—
„Не
упрямься, или я убью тебя“, отвЬчалъ онъ; гу
бы его поблЬднЬли отъ гнЬва. Катерина съ пла-
чемъ бросилась ко мнЬ на шею и кричала:
„Я
хочу остаться у маменьки!...“ Дюпоръ взбЪсился,
вырвалъ у меня дочь, ударилъ меня ногой въ
грудь, я упала... О! онъ вЬрно не постушшъ бы
такъ дурно со мной, если бъ былъ не пьянъ...
„Онъ билъ меня ногами, ругалъ меня... ДЬтЙ
бросились на колЬни просить за меня...Тутъ онъ,
какъ бЪшеный, сказалъ дочери:„Ступай за мной,
или я непремЪнно убью мать!“ Кровь текла у ме
ня горломъ... я не могла двинуться, но все еще
кричала КатеринЬ:
„Не
уходи; лучше пусть