108 / 734
207
СОЧИНЕН1Я В. Г. БЪЛИНСКАГО.
208
Бедность русской литературы въ настоя
щее время — также необходимое следствш
историческаго развитая и хода ея вообще.
Мы уже говорили объ этомъ; но намъ еще
остается сказать кое-что. Мы съ особенной
подробностью развили ту мысль, что все роды
попытокъ и опытовъ ужъ истощены, а по
тому обыкновенно таланты лишены возмож
ности въ чемъ-нибудь успевать; но мы только
мимоходомъ заметили, что въ то же время
даны образцы истиннаго творчества, кото-
рымъ подражать нельзя и которые если не мгЬ-
шаютъ съ ббльшимъ или меныпнмъ усиЬ-
хомъ действовать талантамъ, то уже не
подражательнымъ, а самобытнымъ, и кото
рые убили совершенно возможность успеха
для обыкновенныхъ дарований, доселе играв-
шихъ такую важную роль. Объ этомъ стоить
поговорить подробнее и обстоятельнее.
Въ нЬкоторыхъ русскихъ журналахъ пу
блика встречаете постоянный выходки и
нападки на Гоголя, уже давно начавшийся.
Въ нихъ обыкновенно смеются надъ мало-
росшйскимъ ж а р т о м ъ , надъ украинскимъ
юморомъ и т. п. Недавно въ одномъ изъ
такихъ журналовъ по поводу разбора какой-
то книги въ юмористическомъ тонё сказано:
„Надо сказать по совести: велика сила
подражательности въ нашей литературе. Мы
долго не шутили; насъ считали въ Европе
за народъ серьезный и несколько угрюмый;
говорили даже, будто мы всегда поемъ, но
никогда не смеемся; все это могла быть прав
да въ прежнее время: но дело въ томъ, что
у насъ не было только образчиковъ поря
дочной шутки, настоящаго степного
жар-
товангя■
Съ техъ поръ какъ малороссийская
фарса посетила нашу важную и чинную лите
ратуру подъ именемъ юмора, остроумш и ве
селость вдругъ у насъ развязались. Вотъ что
значить —не испытать дело лично! Некогда
остроумие казалось намъ мудреной вещью! Мы
съ такимъ почтенИемъ снимали шляпу передъ
всякимъ остроумммъ! Попробовавъ сами этого
чуднаго искусства, мы удивились его легко
сти... Ce n’est que ça?., спросилъ каждый изъ
насъ у своего соседа съ изумлешемъ.—И шут
ливость вспыхнула изъ насъ волканомъ. Теперь
мы шутимъ,
жартуемъ, фарсимъ,
какъ чумаки
въ степи“.
Авторъ этихъ строкъ хотГдъ сказать од
но, а вышло у него совсЬмъ другое. Онъ
хотЬлъ пошутить, посмеяться, уколоть ко е -
к о г о , не называя его по имени,— и указалъ
на факте современной русской литературы,
— факте, который трудно сделать смешнымъ
и не такому остроумному перу, какимъ вла
деете авторъ вьшисанныхъ нами строкъ.
Фактъ этотъ состоите въ томъ, что со вре
мени выхода въ свете «Миргорода» и «Ре
визора» русская литература приняла со
вершенно новое направлены. Можно ска
зать безъ преувеличены, что Гоголь сделалъ
въ русской романической прозе такой же
перевороте, какъ Пушкине въ поэзш. Тутъ
дело идегъ не о стилистике, и мы первые
признаемъ охотно справедливость многихъ
нападокъ литературныхъ противниковъ Го
голя на его языке, часто небрежный и не
правильный. нетъ , здесь дело идете о двухъ
более важныхъ вопросахъ: о с л о г е и с о
з д а н 1и. Къ достоиясгвамъ языка принадле
жать только правильность, чистота, плавность,
чего достигаете даже самая пошлая бездар
ность путемъ рутины и труда. Но слогъ
это— самъ таланте, сама мысль. Слогъ— это
рельефность, осязаемость мысли, въ слоге
весь человеке; слогъ всегда оригиналенъ
какъ личность, какъ характере. Поэтому у
всякаго великаго писателя свой слогъ; слога
нельзя разделить на три рода— высокш, сред-
шй и низшй: слогъ делится на столько ро-
довъ, сколько есть на свете великихъ или,
по крайней мере, сильно даровитыхъ писа
телей. По почерку узнаютъ руку человека
и на почерке основываютъ достоверность
собственноручной подписи человека; по сло
гу узнаютъ великаго писателя, какъ по ки
сти — картину великаго живописца. Тайна
слога заключается въ уменьи до того ярко
и выпукло излагать мысли, что оне кажутся
какъ будто нарисованными, изваянными изъ
мрамора. Если у писателя нетъ никакого
слога, онъ можете писать самымъ превос-
ходнымъ языкомъ, и все-таки неопределен
ность и —ея необходимое следствие— много-
словы будутъ придавать его сочиненно ха
рактере болтовни, которая утомляете при
чтеяш и тотчасъ забывается по прочтенш.
Если у писателя есть слогъ, его эпитете
резко определителенъ, всякое слово стоите
на своемъ месте, и въ немногихъ словахъ
схватывается мысль, по объему своему тре
бующая многихъ слове. Дайте обыкновен
ному переводчику перевести сочинены ино-
страннаго писателя, имеющаго слогъ: вы уви
дите, что онъ свэимъ переводомъ расплодите
подлиннике, не передавъ ни его силы, ни
определенности. Гоголь вполне владеете
слогомъ. Онъ не нишетъ, а рисуете; его
фраза, какъ живая картина, мечется въ гла
за читателю, поражая его своей яркой вер
ностью природе и действительности. Самъ
Пушкине въ своихъ повестяхъ далеко усту
паете Гоголю въ слоге, имея свой слогъ и
будучи сверхъ того превосходнейшимъ сти-
лиетомъ, т. е. владея въ совершенстве язы
комъ. Это происходите отъ того, что Пуш
кине въ своихъ повестяхъ далеко не то, что
въ стихотворныхъ произведеншхъ или въ
«Исторш Пугачевскаго Бунта», написанной
но-Тацитовски. Лучшая повесть Пушкина,
«Капитанская Дочка», далеко не сравнится