112 / 734
215
СОЧИНЕНШ В. Г. БЪЛИНОКАГО.
216
говоря: «какой славный слогъ! во всемъ чи
стейшая нравственность; добродетель тор-
жествуетъ, порокъ наказанъ—чего же боль
ше? чудесный романъ!»
Теперь это блаженное время прошло без
возвратно вместе съ детствомъ нашей лите
ратуры. Теперь выходятъ изъ моды и герои
добродетели, и чудовища злодейства, ибо ни
те, ни друпе не составляютъ массы общества.
Вместо ихъ действуютъ люди обыкновенные,
какихъ больше всего на свете—ни злые, ни
добрые, ни умные, ни глупые, по большей
части положительно необразованные, поло
жительно невежды, но отнюдь не дураки.
Ихъ смешное заключается въ противоречии
ихъ словъ съ делами, въ лицемерномъ и пре-
вратномъ смысле, въ какомъ они говорятъ
о добродетели, о безкорыстш, о благонаме
ренности. А они говорятъ все, какъ одинъ:
следовательно, этотъ «одинъ» или эти «все»
есть общество,—неужели же, скажутъ намъ,
наше общество стоитъ на такой низкой сте
пени, что ничего не можетъ дать писателю
кроме смешного и комическаго? Неужели
наше общество ужъ до такой степени хуже
и ничтожнее общества всехъ другихъ госу-
дарствъ Европы?—На этотъ вопросъ мы мо-
жемъ отвечать и искренно, и удовлетвори
тельно. Кто знакомъ съ современными евро
пейскими литературами, тотъ не можетъ не
знать, что ихъ направлены, взятое вообще,
а не частно, еще более юмористическое, чемъ
направлеше нашей литературы. Прочтите
напримеръ, «Оливера Твиста» и «Бэрнеби
Роджа» Диккенса, перваго теперь романиста
Англии, и вы убедитесь, что въ просвещен
ной Англш, гордящейся тысячелетней ци
вилизаций, такъ же много чудаковъ, ориги-
наловъ, невйждъ, глупцовъ, плутовъ, мошен-
никовъ, воровъ, какъ и везде, да еще, въ
придачу, много такихъ злодеевъ и изверговъ,
которые въ другихъ странахъ попадаются
только какъ рйдкш исключены. Прочтите
„Les M ystères de P a r is “ Эжена Сю,—и вы
порадуетесь тому, что живете въ Петербурге,
а не въ Парижё, и что если въ тЕсной толпе
рискуете иногда лишиться платка, часовъ,
кошелька, зато никогда не трепещете за свою
жизнь... Но, скажутъ намъ, въ «Бэрнеби
Роджъ» и въ «Парижскихъ Тайнахъ» есть
несколько и такихъ лицъ, на которыхъ отды-
хаетъ душа читателя, утомленная зрелищемъ
злодействъ.—Правда; но зато нельзя не со
гласиться, что добродетельный лица въ ро
мане Диккенса безцв'Ьтны и скучны; таковы:
идеальная Эмма, ея возлюбленный Эдвардъ
Нестеръ, Гэрдаль и мать Бэрнеби; а въ «Па-
рижскихъ Тайнахъ»—невероятны. Изъ до-
бродетельныхъ лицъ романа Диккенса всЕхъ
лучше милая, гращозная и кокетливая Дол
ли, забавный оригиналъ ея отепъ, миетеръ
Уарденъ, и ея возлюбленный Джой; вы въ
нихъ видите и слабости, и странности, но еще
более любите ихъ за эти слабости и стран
ности, черезъ который и узнаете въ нихъ
живыя человечесшя лица, действительные
характеры, а не картонныя куклы съ надпи
сями на лбу: «гонимая добродетель, несчаст
ная любовь, идеальная дева», и т. п. Въ
«Парижскихъ Тайнахъ» также лучппя ли
ца—не самыя добродетельный, какъ идеаль
ный и небывалый Родольфъ, а те, въ кото
рыхъ добрыя природный начала борются
съ искусственными, т. е. привитыми обстоя
тельствами и враждебнымъ влышемъ- об-
щественнаго устройства, какъ, напримеръ,
Шуринеръ, Марсшль,—и, право, гризетка
Риголетта правдоподобнее Гуалёзы... Лю
ди—везде люди; ни одинъ народъ не хуже
другого; везде есть злоупотреблешя, пороки,
странности, противоречш словъ съ делами и
делъ со словами, нравственныхъ понятай съ
истинной нравственностью. Вся разница въ
формахъ и отношешяхъ. У насъ проситель
иногда заходитъ съ задняго крыльца къ сво
ему судье съ секретными доказательствами
правоты своего дела; въ Англш и Франщи
кандидаты на разный выборный должности
низкими интригами и подкупами распола-
гаютъ избирателей въ свою пользу. И тутъ,
и тамъ—богатая жатва для наблюдатель
на™ живописца общества. Здесь опять мо-
гугъ намъ сказать, что нечего и хлопотать
попусту, не изъ чего и раздражать того и
другого, третьяго и четвертаго, если люди
всегда были людьми и всегда будугъ ими.
Да, люди всегда будутъ людьми — прежше
не лучше и не хуже нынешнихъ, нынешше
не лучше и не хуже прежнихъ, но общество
улучшается и на его улучшены основанъ
законъ развитая целаго человечества. Было
время, когда даже истинно добрые, благород
ные и умные люди были убеждены въ су-
ществованш чернокнижш и съ ревностью,
одушевляемые желашемъ общаго блага, жгли
чернокнижниковъ; теперь и злые, и глупые,
и невежественные люди уже не вбрнтъ чер
нокнижию и чужды желашя жечь живыхъ
людей даже и за действительный преступле
ны. Что это значить?—То, что люди и теперь
остались теми же, какими были, а общество
улучшилось. Во все века бывали мудрые
и блапе законодатели, но только въ ХУШ
веке могли огласить мгръ изреченныя съ
трона божественный слова: «Лучше про
стить десять виновныхъ, нежели наказать
одного невиннаго». Что это значить, если
не то, что люди все те же, а общество улуч
шается?.. Современники благословляли въ
Росши векъ Екатерины Великой; мы, ихъ
потомки, подтвердили правдивость этого бла-
гоеловешя, но вместе съ тймъ мы имеемъ