671 / 734
56 7
СОЧИНЕНЫ В. Г. БЬЛИНСКАГО.
568
любви, своими пансшнскими мечтами б'счастш
вдвоемъ подъ соломенной кровлей,— и еще
более скучная и несносная своими вечными
жалобами, слезами и хныканьемъ. Уже пере
горавшая въ страстяхъ, испытанная горемъ
жизни и тяжкими страданшми, она, видя,
что молоденькая девочка сделалась больна
на смерть отъ любви къ тому, котораго она,
Матильда, безъ памяти любить и которымъ
она горячо любима, решается на самое не
лепое но его безплодности и самое опасное
но его слЪдствшмъ самоотвержены. Она воз
вращается добровольно къ своему мужу,
¡трашному негодяю и развратнику, и нри-
даоряется, что опять любить его, а между
гЬмъ своего бдагороднаго и платопическаго
обожателя наводить на мысль—жениться на
девочке. Топь вдвойне въ отчаянш—и от
того, что мечты его на счастье рушились, и
оттого, что любимая имъ женщина оказалась, по
его мн4нш, весьма основательному, ношлой
женщиной, ибо могла сойтись вновь съ не-
годяемъ, давно заслужившимъ галеры: скажи
те, до женитьбы ли тутъ ему? И какъ въ
этомъ положены навести его на подобную
мысль. Но для Сю нйтъ ничего невозможна-
го; онъ храбръ— и не трусить натяжекъ и
неестественности, какъ дуракъ, герой его
женится на девочке и сталь счастливь. Но
обпцй ихъ всйхъ врагъ тайно увЗдомиль его
жену, что она обязана своимъ замужествомъ
самоотвержению Матильды,— и случилось то,
что рано или поздно, такъ или иначе, а не
пременно должно было случиться, чЪмъ
обыкновенно разрешаются подобныя еамо-
отвержешя: Эмма чахла, чахла да и умерла.
Мы охотно соглашаемся, что безъ добраго и
бдагороднаго сердца человйкъ не можетъ
быть способенъ на подобныя самоотверженш;
но въ нихъ еще гораздо больше сердца
участвуетъ экзальтированное воображены,
глубоко скрытое самолюбы, тайное желаше
рисоваться передъ другими и въ особенности
передъ самимъ собою въ качестве героя
добродйтели. Такш люди—враги своего и
чужого счастья; даже и хорошы ихъ каче
ства служатъ только ко вреду другихъ и ихъ
саыихъ больше всего. Вотъ какъ следовало
бы автору понять свою «Матильду»,— и на
ея несчастной натуре, а не на злобе света
основать все перенесенныя ею страданш.
Тогда, можетъ быть, вышедъ бы более или
менее интересный романъ, а не скучная
сказка.
Хуже всего даются Сю добродетельный
лица. Почти всегда они у него и неестествен
ны до смешного, и приторны до отвратитель
ности. Еъ числу такихъ лицъ принадлежитъ
де-Рошгюнъ. Боже мой, что это за человекъ!
Другъ бйдныхъ и несчастныхъ, герой и левъ
на войне, мудрецъ даже въ салоне—и такъ
говорить, словно по книге читаетъ, и ни
кому не кажется смешонъ! А еще больше
портятъ романы Сю — преувеличены и
театральные мелодраматически
эффекты.
Злодей его романа, Люгарто, еще довольно
естествененъ самъ по себе, но его баснослов
ное богатство, его всезнаны чужихъ тайнъ
и всемогущество въ преследовали много-
численныхъ жертвъ своихъ,— все это сильно
отзывается арабскими сказками. Эффектовъ
и deus ex mach ina въ «Матильде»— бездна.
Старуха Блондо, видя, что ея воспитанницу
успели охладить къ ней, решается умереть,
выпрыгнувъ въ окно. Но это лицо необхо
димо автору въ дальнейшемъ развиты рома
на: надо спасти его. Старуха начала прощать
ся съ своей восьмилетней питомицей, кото
рая въ полночь спала крепкимъ детскимъ
сномъ. Старуха нфлуетъ ребенка, плачетъ и
громко говорить монологъ самой себе, по-
томъ бежитъ къ окну; но не бойтесь: дитя
проснулось и удержало самоуб
1
Йцу на краю
пропасти... Какъ эго трогательно!.. Уже за
мужнюю Матильду врагъ ея, Люгарто, хит
ростью завлекаетъ въ уединенный домъ, где
вей слуги подкуплены и где ей за ужиномъ
подаютъ вино, въ которое всыпанъ сильный
усыпляюпцй порошокъ. Оставшись одна, она
начинаетъ чувствовать действie порошка;
является къ ней ея палачъ и объявляетъ
ей, что намеренъ ее обезчестить... Но не
бойтесь: вотъ вламываются ея защитники и
мстители, и начинается мелодрама, достойная
ярмарочныхъ балагановъ...
Одно лицо въ «Матильде» очерчено съ
талантомъ: это старая мать Семерена, мужа
Урсулы; даже и эти два лица довольно не
дурны; но съ первымъ прштно было бы
встретиться даже и не въ такомъ романе,
какъ «Матильда».
«Сыпь Тайны»— замечательный романъ во
многихъ отношеншхъ. Когда модное платье
франта красуется на его лакей, — явный
знакъ, что оно уже не модное, что мода
сменилась. Когда бездарные писаки успеваютъ
въ какомъ-нибудь модномъ родЬ литературы
не хуже т:Ьхъ тадантливыхъ писателей, ко
торые ввели его въ моду,— явный знакъ,
что этотъ родъ литературы или палъ, или
близокъ къ паденш. «Сынъ Тайны» доказы-
ваетъ, что на модные романы уже сочинена
риторика, и ихъ съ отличнымъ успехомъ
можно писать по рецепту. У Поля Феваля
нйтъ ни ума, ни воображены, ни страсти,
ни этого мастерства увлекательно разска-
зывать даже вздоры, которымъ такъ владеютъ
французы и въ которомъ больше всего за
ключается тайна успеха ихъ нелепыхъ ро-
мановъ. Въ романё Поля Феваля не встрети-