495 / 734
215
С0ЧННЕШЯ В. Г. БЬДЦИСКАГО.
216
ТОрОХ'Ь,
«урнэлистомъ
и
публицистомъ не по
случаю, кв изъ расчета, не отъ нечего
делясь, нс по самолюбда, а но страсти, по
првк&в&ыНо
Он-ь никогда не неглижировали
издател ь своего журнала, каждую книжку
его издавали съ тщашемъ, обдуманно, не
жалея ни труда, ни издержекъ. И при
.этомъ онж владели тайной журнального
дела, быль одаренъ для него страшной
способностью. Онъ постигъ вполне значете
журнала, какъ зеркала современности, «и
современное» и «кстати»—были въ рукахъ
его поистине два волшебные жезла, произво-
днвипе чудеса. Пронесется ли слухъ о пргйз-
дй Гумбольдта въ Pocciro, онъ помйщаетъ
статью о сочиненшхъ Гумбольдте; умнраетъ
ли какая-нибудь европейская знаменитость,
—въ «Телеграфе» тотчасъ является ея
бшграфш, а если это ученый или ноэтъ,
то критическая оценка его произведете.
Ни одна новость никогда не ускользала отъ
деятельности этого журнала. II потому
каждая книжка его была животрепещущей
новостью, и каждая статья въ ней была
на своемъ мЬстф была кстати. Поэтому
«Телеграфъ» совершенно былъ чуждъ не
достатка, столь общаго даже хорошими
журналами: въ немъ никогда не было бал
ласту, т. е. такихъ статей, которыхъ пом4-
щеше не оправдывалось бы необходимо
стью... И потому, безъ всякаго преувели-
ченш, можно сказать положительно, что
«Московсшй Телеграфъ» былъ решительно
лучшимъ журналомъ въ
P
occíh
онъ начала
журналистики.
Въ 1832, 1833 и 1834 годахъ «Теле
графъ», нисколько не ослабевая ни въ
энергш, ни въ разнообразш, ни въ досто
инстве, тймъ не менее былъ уже въ сво
ей апогее, даже на повороте съ нея. Онъ
сделалъ свое дело и, попрежнему хлопоча
о движенш впередъ, безъ собственного ве
дома и желанш, наперекоръ самому себе,
началъ принимать характеръ коснЬнш. Въ
эти три года были напечатаны въ немъ
болыте критичесш’е разборы Полевого со-
HKHeniñ Державина, Жуковскаго, Пушкина
н повести: «Блаженство Безумт», «Живо-
пиеецъ», «Эмма». Въ техъ и другихъ По
левой высказался вполне, въ техъ и дру
гихъ вполне выказались уголъ его зренш,
сгибъ его ума, характеръ его образованы,
равно какъ вполне отразилась его эпоха
съ ея живой деятельностью, безпокойнымъ,
тревожными движешемъ, заносчивостью, юно-
шескимъ жаромъ, простодушными убёжде-
шемъ, съ полуфранцузскими тенденцшми
и полунемецкими идеями, съ поверхност
ностью и неопределенностью въ поиятшхъ,
‘съ чувствами вместо мыслей, предощуще-
нтями вместо отчетливаго сознанш, часто съ
громкими словами и туманными фразами
вместо теорш, съ смелостью, отвагой, оду-
шевлешемъ. Въ этихъ статьяхъ и новё-
стяхъ Полевой какъ бы поспешилъ пред
ставить результата своей журнальной де
ятельности, разоыъ целостно и обдуманно
высказавъ въ нихъ все, о чемъ говорили
несколько лета отрывочно и случайно. Онъ
какъ будто чувствовалъ, не сознавая этого
ясно, что возникаетъ въ нашей литературе
новое движете, ему неведомое и непонят
ное,—и торопился высказаться вполне и
определенно. А новое между темъ дей
ствительно возникало, — и Полевой отсту-
пилъ отъ Пушкина, какъ отъ отсталаго
поэта, въ ту самую минуту, когда тотъ
изъ поэта, подававшаго великш надежды,'
началъ становиться действительно вели-
кимъ поэтомъ; съ перваго же разу не по
няли онъ Гоголя и, по искреннему
убе
жденно, навсегда остался при этомъ ненони-
манш...
Съ прекращешемъ «Телеграфа» поприще
Полевого, какъ журналиста, было кончено,
и ему следовало ограничиться такъ-назы-
ваемьши солидными трудами — доканчивать
свою исторш, писать и издавать книги...
Но что прикажете делать съ неугомонной
журнальной натурой? Быть столько времени
и съ такими усшЬхомъ первыми голосомъ
въ журналистике — и слышать новые, до
толе безвестные голоса, которые поютъ
уже совсемъ другую песшо, на это у него
не достало силы резпньироваться. Изъ жур
налиста онъ пошелъ въ сотрудники, расхо
дился и вновь сходился съ журналами, въ
которыхъ участвовали, принимался, было, за
редакщю новыхъ — и только доказывали
этими, что время его прошло невозвратно...
При этомъ естественно не могъ онъ не
увлекаться спорами, полемикой, выгоды ко
торыхъ уже не могли быть на его сторо
не...
Но довольно объ этомъ: заслуги По
левого такъ велики, что, при мысли о нихъ,
нетъ ни охоты, ни силы распространяться
о его ошибкахъ...
О его драмахъ мы ничего не скажемъ,
кроме того, что оне доказываюсь его уди
вительную способность быть всеми въ об
ласти беллетристики и во всемъ действо
вать съ большими или меньшими успе-
хомъ. Возьмись онъ за нихъ въ начале, а
не въ конце своего поприща, — и оне, мо-
жетъ быть, умножили бы его нрава на об
щую признательность... Повести его потому
именно имеюсь свое относительное достоин
ство, что явились во-время. Не долго нра
вились оне, но нравились сильно, читались
съ жадностью. Въ нихъ онъ былъ веренъ
себе, и для него оне были только особен
ной отъ журнальныхъ статей формой для