475 / 734
1 7 5
СОЧИНЕШЯ В. Г. БЪЛИНСКАГО.
17 Й
и немцы, и англичане, словомъ, люди вс'Ьхъ
образованныхъ нацШ. Языкъ этихъ писа
телей, и особенно Рабле, устарели, но со
д е р ж а н т а ихъ coчинeнiй всегда будетъ
иметь свой живой интересъ, потсму что
оно тесно связано со смысдомъ и значе-
шемъ ц'Ьлой исторической эпохи. Это дока-
зываетъ ту истину, что только с о д е р ж а -
н 1е, а не языкъ, не слогъ ыожетъ спасти
отъ забвешя писателя, несмотря на изме
нены языка, нравовъ и поняшй въ обще
стве. Тутъ даже и таланта, какъ бы онъ
ни былъ великъ, не составляетъ всего. Ло-
моносовъ былъ велитй, гешальный чело
веки; его ученыя сочинешя всегда будутъ
иметь свою цену; но его стихи для насъ
могутъ иметь только одинъ интересъ—какъ
исторически факта рождающейся литературы,
а больше никакого. Читать ихъ и скучно,
и трудно. На это можно решиться по обя
занности, а не по склонности. Державинъ
былъ положительно одаренъ поэтическими
гешемъ; но его эпоха такъ мало могла дать
содержант для его творчества, что если его
и читаютъ теперь, то больше съ целью изу-
чешя исторщ русской литературы, нежели
для прямого эстетическаго наслаждешя. Ка-
рамзинъ изъ торной, ухабистой и каменистой
дороги латинско-немецкой конструкцш, сла-
вяно-церковныхъ речешй и оборотовъ и схо
ластической надутости выражешя вывели
руссшй языкъ на настояний и естественный
ему путь, заговорили съ обществомъ язы-
комъ общества, создали, можно сказали, и
литературу, и публику: заслуга великая и
безсмертная! Мы признаемъ ее со всей
охотой, и считаемъ для себя не только за
долги, но и за наслаждены быть призна
тельными къ имени знаменитаго мужа; но
все это не даетъ содержания «Бедной Лизе»,
«Наталь^ Боярской Дочери», «Марне По
саднице» и пр., не сдЬлаетъ ихъ интерес
ными для нашего времени и не заставили
насъ читать и перечитывать ихъ. И обо
многихъ писателяхъ нашихъ можно сказать
то же. Нами возразятъ: «Таково было ихъ
время, они не виноваты, что родились въ
ихъ, а не въ наше время.» Согласны, со
вершенно согласны; но мы и не винимъ
ихъ: мы только снимаемъ вину съ нашей
публики; наша роль отнюдь не обвинитель
ная, но чисто оправдывательная. О вкусахъ
спорить трудно; но если кого изъ старыхъ
писателей нашихъ можно читать съ истин
ными удовольствымъ, такъ это Фонвизина.
Его сочипенш такъ похожи на записки или
мемуары этой эпохи, хотя они и совсЬмъ
не записки или мемуары. Фонвизинъ былъ
необыкновенно умный человЪкъ; онъ не хло
потали о высокопарной, иллюминованной
стороне своего времени, но смотрели больше
на его внутреннюю, домашнюю сторону.
Потому сочинешя его крайне интересны.
О Крылов’!; не говоримы всЬ мы, рази
заучивъ его въ дЬтствЬ, уже никогда не
забываемы
Сказанное нами о Ломоносове, Державине
и Карамзине многими принято будетъ за
fla g ra n t d é lit злостнаго унижетя критикой
нашихъ литературныхъ славъ. Въ самомъ
Д’Ьл’!;, улика на лицо—и нами нЬта спа
сены! Но, какъ говорить русская посло
вица, «страшенъ сонъ, да милостивъ Богъ!».
Къ счастью, MHÎHie объ униженш критикой
литературныхъ славъ со дня на день пере-
стаетъ быть мнЬшемъ публики: теперь оно
осталось на долю самихъ же такъ-назы-
ваемыхъ критиковъ, сделалось любимыми
орудымъ обиженныхъ самолюб;й, забытыхъ
известностей, падгаихъ талантовъ, выписав
шихся сочинителей,—орудшмъ, вполне до
стойными ихъ!.. Кто не хочетъ превозно
сить ихъ или, еще более, кто не хочетъ
замечать ихъ; кто, говоря о знаменитыхъ
писателяхъ, не хочетъ повторять готовыхъ
стереотипныхъ и избитыхъ фразъ, быть
эхомъ чужихъ мнений, но хочетъ, по своему
разум’Ьш'ю, по мере силъ своихъ, судить
независимо и свободно, оценить заслуги
каждаго писателя, показать его достоинства
и недостатки, указать на его настоящее
место и значеше въ русской литературе; что
делать съ такими критикомъ, особенно если
его мнешя находятъ отзывъ въ публике?—
Больше нечего съ ними делать, какъ кри
чать о немъ, сколько можно громче и чаше,
что онъ унижаетъ литературный сл;вы, пс-
рочитъ Ломоносова, Державина, Ка; амзине,
Батюшкова, Жуковскаго, даже Пушкина!..
Кстати можно намекнуть, что онъ пропове-
дуетъ безнравственность, развращаетъ
моло
ды е
школен ¡я, что онъ... по крайней мере—
ренегата, если не что-нибудь еще хуже...
Это тоже называется «критикой»... Неужели
такая критика находить еще себе последо
вателей въ публике?.. Какихъ—это другой
вопроси, но что находить, это очень воз
можно, потому что наша читающая публика
такъ же разнообразна, пестра и не единич
на, какъ и наше общество. Между ней есть
люди, для которыхъ «Ревизоры» и «Мерт
вый Души»—грубые фарсы, а «Сенсацш гос
пожи Курдюковой» — остроумнейшее про
изведете; есть люди, которые, какъ сказали
Гоголь, «любятъ потолковать о литературе,
хвалятъ Булгарина, Пушкина и Греча и го
ворить съ презрешемъ и остроумными
колкостями объ А. А. Орлове.» Тате люди,
или тате чтецы (читателями ихъ грехи на
звать) въ критике видать или безуслов
ную похвалу, или безусловную брань: имъ
такъ легко понимать такую критику, отъ