450 / 734
125
I. КГН 1ИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
j o b
дей иностраняаго, и при томъ древняго
происхожденте, признаетъ совершенно рус
скими, а не иностранцами,—и основывает
ся на томъ, что нацюналъность человека
способна къ перерождение физическому и
нравственному, и что слова не исповёды-
ваютъ никакой веры, не женятся и не
родятъ.
Особенное негодоваше возбудило въ «Мо
сквитянине*
MHiuie
«Отечественныхъ Запи-
сокъ» о непереводимости на руссюй языкъ
французскаго слова cha rité, котораго зна-
ч 4iie не вполне передается русскими сло
вами «милосердие». «Москвитянинъ» по-
челъ долгомъ воспользоваться этимъ слу-
чаемъ. Онъ приводить тексты изъ апосто
ла Павла на французскому русскомъ, цер-
ковяо-славянскомъ и нймецкомъ языкахъ,
изъ которыхъ видно, что французское сло
во c h a rité по-русски и по-немецки замене
но словомъ любовь. Не явное ли это до
казательство, что у французовъ словомъ
больше противъ русскихъ и н'Ьмцевъ, по
тому что, кроме слова am ou r (любовь), у
нихъ есть еще слово ch a rité, которое озна
чаете дйятельную, практическую любовь,
обнаруживающуюся стремлешемъ облегчать
страдайте ближняго. Мы не думали дока
зывать, что OTcyTCTBie этого слова у наро
да можетъ служить признакомъ отсутствте
и выражаемаго имъ понятая. Нетъ, отсут-
ciBie
слова c h a rité даете слову л ю б о в ь
только обширнейшее значеше, а у фран
цузовъ оно служите признакомъ филологи-
ческаго, а отнюдь не христаанскаго пре
имущества передъ нами.
«Москвитянинъ» уверяете, что «нашлось
возможными передать на нашемъ языке
философию, д а ж е (?) Шеллинга и Окена».
А кто же говорили, что они непереводимы
по-русски? Мы говорили только, что ихъ
н е в о з м о ж н о перевести, не испестривъ
русскаго перевода множествомъ иностранныхъ
слову и повторяемъ это теперь. Если не
которые пуристы слова: «индивидуумъ» и
«факте» замВняютъ словами «неделимый»
и «быть», такъ это только смешно, а ничуть
не доказательно. Что французмпй языкъ
были разработанъ и развить два века на-
задъ,—это фактъ, несмотря на все цитаты
-«Москвитянина». Туте невозможны никакте
параллели съ русскими языкомъ. Не гово
ря уже о превосходстве генте, сравните по
чистоте языка — Распна (и даже Корнеля)
съ Озеровыми, — и вы увидите, что туте
неуместны все сравненте; а между теми
это писатели ХТП века, Озеровъ же —
писатель XIX века. Тута нечего воскли
цать: «этому ли богатству намъ завидовать?».
Именно этому! Что Вольтеръ жаловался на
бедность французскаго языка,—это не до
казываете богатства русскаго; это дока
зываете только, что Вольтеръ не принад
лежали къ числу техъ посредственностей,
которыя способны остановиться на чемъ-
нибудь и удовлетвориться чемъ-вибудь.
Сверхъ того никакой языкъ ни въ какую
эпоху не можетъ быть до того удовлетво
рительными, чтобъ отъ него нечего было
больше желать и ожидать.
Царство веры не отъ мфа сего. Церковь
для ея действованш не нуждается въ
обыкновенныхъ средствахъ. Для ея веч-
ныхъ, непереходящихъ и неизменныхъ
истинъ всяшй человечесюй языкъ были,
есть и будетъ достаточенъ и богатъ. Про
поведь требуете больше и любви, и убй-
жденте отъ проповедника, нежели богатаго
развитая отъ языка, на которомъ говорите
проповедники. Первые апостолы были ры
бари, которые, въ простоте сердечнаго
убежденш, прозревъ духовно, увидели боль
ше мудрыхъ мща и сделались «ловцами
человековъ»... Короче: мы думаемъ, что
исторш духовнаго красноречте должна быть
изучаема и излагаема отдельно отъ исторш
свётской литературы. Это дело людей, по-
святившихъ себя изучение богословте. Го
воря о духовныхъ витаяхъ, нельзя же огра
ничиться одной внешней стороной ихъ
«словъ» и «речей», т. е. одними красно-
речшмъ, но невольно носнешъся и содержа
нте, съ которымъ оно связано, и отъ кото
раго оно получаете свою силу. А это зна
чите войти въ сферу теологш... О предме-
тахъ теологическихъ. должны разеуждать
теологичесше, а не литературные журналы,
наполняемые стишками, сказками, всякой
мщекой суетой, а иногда—чтб греха таить!—
и спорами, которые порождаются не совсемъ
христианскими чувствами...