43 / 734
77
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
78
Теперь корнями вверхъ лежать.
Непостоянство—доля смертныхъ:
. Въ премЪнахъ вкуса—счастье ихъ;
Среди утЬхъ своихъ несмЬтныхъ
Желаемъ мы утЬхъ иныхъ.
Придутъ, придутъ часы тъ скучны,
Когда твои ланиты тучны
Престанутъ грацщ трепать;
И, можетъ быть, съ тобой въ разлукЬ
Твоя ужъ Пенелопа въ скукъ
Коверъ не будетъ распускать!
Не будетъ, можетъ, быть, лелЬять
Судьба ужъ болЬе тебя,
И вЬтръ благопрштный вЬять
Въ твой парусъ;—береги себя!
Въ заключитедьныхъ стихахъ оды Державина
особенно
в'Ьрелъ духу своего времени:
Доколь текутъ часы златые
И не приспЬли скорби злыя,—
Пей, гъшь и веселись, соскдъ!
Па свгыпгь о/сить намъ время срочно;
Веселье то лиш непорочно,
Раскаянья за коимъ н-Ьтъ.
Чувство наслажденш жизнью принимало
иногда у Державина характеръ необыкно
венно прштнвй и грацшзный,—какъ въ зтомъ
ирелестномъ стихотворенш— «Гостю», дыша-
щемъ кроме того боярскимъ бытомъ того
времени:
Сядь, милый гость, здЬсь на пуховомъ
ДиванЬ мягкомъ отдохни;
Въ семь тоякомъ пологу перловомъ,
И въ зеркалахъ вокругъ усни;
Вздремни послЬ стола немножко;
Прштно часикъ похрапЬть;
Златой кузнечикъ, сЪра мотка
Сюда не могутъ залетЬть
Случится, что изъ сновъ прелестныхъ
Приснится зд'Ьсь тебЬ какой:
Хоть кладъ изъ сблаковъ небесныхъ
Златой посыплется рЬкой,.
Хоть дЬвушки мои домашни
Рукой тебЬ махнутъ, - я радъ:
Любовныя прштны шашни,
И поцЬлуй въ сей жизни кладъ.
Итакъ, вотъ созерцал ¡о, составляющее
основной элементъ поэзш Державина; вотъ
гд'Ь и вотъ въ чемъ отразился на русскомъ
обществ!; XVIII вЬкъ; и вотъ где является
Державинъ выразителемъ русскаго XVIII
века. И ни въ одномъ изъ его стихотворений
этотъ мотивъ не высказался съ такой пол
нотой идеи, такой торжественностью тона,
такою подётистостью и яркостью фантазш и
такямъ громозвучщмъ слова, какъ въ его
превосходной одё «На смерть князя Мещер-
скаго», которая вместе съ «Водопадомъ» и
«Фелпцей» составляетъ ореолъ поэтическаго
гения Державина,—-лучшее изъ всего, напи-
саннаго имъ. Несмотря на некоторую напря
женность, на нисколько риторически! тонъ,
составлявши необходимое условш и неиз
бежный недостатокъ поэзш того времени,—-
сколько величш, силы чувства, и сколько
искренности и задушевности въ этой чудной
одй! Да и какъ не быть искренности и заду
шевности, если эта ода—исповедь времени,
вопль эпохи, сичволъ ея понятай и убежде
ний! Какъ колоссаленъ у нашего поэта страш
ный образъ этой безпощадной смерти, оть
роковыхъ когтей которой не убйгаетъ ника
кая тварь! Сколько отчаяшя въ этой харак
теристике вооружекнаго косой скелета: и
монархъ, и узникъ—снедь червей; злость сти-
х й пожираетъ самыя гробницы; даже славу
зшетъ стереть время; словно быстрый воды
льются въ море- льются дни и годы въ веч
ность; царства глотаетъ алчная смерть; мы
стоимъ на краю бездны, въ которую должны
стремглавъ низринуться; съ жизнью полу-
чаемъ и смерть свою—родимся для того, чтобъ
умереть; все разитъ смерть безъ жалости:
И звЪзды ею сокрушатся,
И солнцы ею потушатся,
И веЬмъ м!рамъ она грозитъ!
Отъ этого страшнаго мщосозерцанш потря
сенный отчаяшемъ духъ поэта обращается
уже собственно къ человеку, о жалкой участи
котораго онъ слегка намекнулъ.
Не мнитъ лишь смертный умирать
И быть себя онъ вЬчнымъ чаетъ.—
Приходить смерть къ нему, какъ тать,
И жизнь внезапну похшцаетъ.
Увы! гдЬ меньше страха намъ,
Тамъ можетъ смерть постичь скор'Ье;
Ея и громы не быстрее
Слетаютъ къ горнымъ вышинамъ.
Чтб же навело поэта на созерцаше этой
страшной картины жалкой участи всего су-
щаго и человека въ особенности?—Смерть
знакомаго ему лица. Кто же было это лицо?
Потемкннъ, Суворовъ, Безбородко, Бецтй
или другой кто изъ историческихъ действо
вателей того времени?—Н'Ьтъ: то былъ—
Сынъ роскоши, прохладъ и нЬгъ!
О, XVIII векъ, о, руесшй XVIII векъ!...
Сыпь росший, прохладъ и тъгъ,
Куда, Мещерский, ты сокрылся?
Оставилъ ты сей жизни орегъ,
Къ брегамъ ты мергвыхъ удалился:
ЗдЪсь персть твоя, а духа нЬтъ.
ГдЬ жъ онъ?—Онъ тамъ.—ГдЬ тамъ?—Не
знаемъ.
Мы только плачемъ и взываемъ:
„О горе намъ, рождеипымъ въ свЬтъ!“
Вникните въ смысдъ этой строфы—и вы
согласитесь, что это вопль подавленной ужа-
сомъ души, крикъ нестерпимаго отчаяшя...
А между тймъ исходнымъ нунктомъ этого
страшнаго еозерцатя жалкой участи чело
века—не иное что, какъ смерть богача.
Можно подумать, что беднякъ, умерппй съ
голоду среди оборванной семьи, въ пред
смертной агоши проеящШ хлеба, не возбу-
дилъ бы въ поэтй такихъ горестныхъ чувствъ,