412 / 734
49
I. КРИТИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
50
ему о себе «простую и глупую псторпо».
Этотъ такъ же поправился, какъ и князь,
и съ своей милой супругой сталъ идеаломъ
еемейнаго блаженства. Но главная его до
бродетель въ томъ, что онъ не завидуетъ
богатыми и безъ ума радъ, что беденъ...
Позвольте! опять чуть, было, не забыли мы
одного изъ самыхъ характеристическихъ об-
стоятельствъ желто-сапожной эпохи (въ ко
торую продв'йтаетъ Торжокъ, бойко торгуюшдй
сафьянными изд'ййями): въ эту желто-сафьян
ную эпоху будутъ равно отвратительны и
тунеядцы, надуваюицеся глупой надменно
стью, и жадные завистники всякаго отличит
(жедтыхъ сапожекъ?) и всякаго успеха (на
следства?), и голодная зависть нищей без
дарности. Жаль, что Иванъ Васильевичи,
посетивший во .сне эту славянофильскую
эпоху, не выглядели въ ней ничего насчетъ
зависти ниш,ей даровитости, нищей гешадь-
ности: вероятно, таланты и гейш будутъ
ходить въ, краоныхъ саножкахъ, и потому
имь нечего будетъ завидовать желтыми.
Обращаемся къ семейному блаженству иан-
сшшаго товарища Ивана Васильевича.
—Есть на земли счастье! сказали Иванъ Ва
сильевичи съ вдохновешемъ:—есть цЪль въ жи
зни... и она заключается...
—Батюшки, батюшки, помогите!.. Б*да.. по
могите... Валимся, падаемъ!..
Иванъ Васильевичи вдругъ почувствовали
сильный толчокъ и, шлепнувшись обо что-то
всей своей тяжестью, вдругъ проснулся отъ
сидьнаго удара.
А... что?., что такое?..
„Батюшки, помогите, умираю!“ кричали Васи-
лш Ивановичи: „кто бы моги подумать.,, таран-
тасъ опрокинулся“.
Въ самомъ д'ЬлЪ, тарантасъ лежали во рву
вверхъ колесами. Поди тарантасомъ лежали
Иванъ Васильевичи, ошеломленный неждан
ными паденюмъ. Поди Иванами Васильевичами
лежали Василий Ивановичи въ самомъ ужас-
яомъ испуг*. Книга путевыхъ впечатлишй
утонула нав*ки на дн* влажной пропасти.
(Туда ей и дорога! скажемъ мы отъ себя.) Сень
ка висЬлъ внизъ головой, зацЪпясь ногами за
козлы...
Одинъ ямщикъ усп*лъ выпутаться изъ но-
стромокъ и уже стоялъ довольно равнодушно
у опрокянутаго тарантаса... Сперва огляд*лся
ояъ кругомъ, н*тъ ли гд* помощи, а потомъ
хладнокровно сказали вопшщему Василш Ива
новичу:
—„Ничего, ваше благородна!1
Превосходно! Юморъ какого бы ни было
автора, хотя бы съ талантомъ первой ве
личины, не моги лучше прервать вздорнаго
сна и лучше закончить прекрасной книги...
Нельзя не согласиться, что юморъ автора
«Тарантаса» тймъ бол'Ье исполнеяъ глу
бины и желчи, что онъ замаекированъ уди
вительными спокойств1емъ, такъ что ме
стами читателю можетъ казаться, будто
авторъ разд'Ьляетъ образъ мыслей своего
жалкаго и смешного героя, этого мален-
каго дояъ-Кихота въ мишатюрЪ и въ ка
рикатуре. Между тЬмъ ясно, что эта книга,
по ея тонкому и глубокому юмору, прияад-
лежитъ къ разряду книгъ въ род!; „Ep isto lae
ob scu ro rum V iro rum “, «Писемъ ГОяш» и
„L e ttres Persann.es“ Монтескье. Славяно
филы, въ лице Ивана Васильевича, полу
чили въ ней страшный ударъ, потому что
ничего нЬтъ въ MipÉ страшнее смешного:
смешное — казнь уроддивыхъ нелепостей.
Какъ! эти люди... но оставимъ людей и по-
говоримъ объ одномъ человйкй—объ Иване
Васильевиче... Какъ! этотъ человеки съ
жидкой натурой, слабой головой, безъ эвер-
гш, безъ знашй, безъ опытности, съ одной
мечтательностью, съ однеми пошлыми фан-
тазШками могъ вообразить, что онъ яа-
шелъ дорогу, на которую Роселя должна
своротить съ пути, указаннаго ей ея вели-
кимъ преобразователемъ!.. Комары, мошки
хотятъ поправлять и переделывать грылад-
ное здаше, Сооруженное исполиномъ!.. Бли-
зоруше, косые, кривые п слЬпые, они хо
тятъ заглядывать въ будущее и думаютъ
видеть его такъ же ясно, какъ и настоя
щее! Пхъ маленькому самолюбио не прихо
дить въ голову, что и настоящее-то въ
ахъ голове отражается неверно, какъ въ
кривомъ или разбитомъ зеркале. Головы,
устроенный вверхъ ногами, ошЬ мыслятъ
вечно задними числомъ, и если нмъ удается
заметить кое-что такое, что всеми бро
сается въ глаза и что на всЬхъ произво
дить грустное и тяжелое впечатайте, —
он.е ждутъ исцеленш не отъ будущаго, но,
вычеркивая настоящее (какъ будто бы его
вовсе не было или какъ будто бы оно не
есть необходимый разультатъ прошедшаго),
обращаются къ давно-нрошедшему, кото-
раго или вовсе не знаютъ, или плохо знаютъ,
смотря на него въ очки своей фантазш,—
и посредствомъ какого-то невозыожнаго,
чудовящнаго salto m o rtale хотятъ выдви
нуть это давно-нрошедшее, мимо настоя-
щаго, прямо въ будущее. Не понимая со-
временнаго, не будучи гражданами никакой
эпохи, никакого времени (потому что кто
живетъ вне настоящаго, современна™,
тогъ нигде не живетъ), новые донъ Ки
хоты, они сочинили себе одно изъ техъ не-
лепыхъ убеждешй, который такъ близки
къ толками старообрядческихъ сектъ, осно-
ванныхъ на мертвомъ пониман1и мертвой
буквы, и изъ этого убЬжденщ сделали себе
новую Дульцинею тобозскую, ломаютъ за
нее перья и льють чернила. Не понимая,
что у ннхъ нетъ и не можетъ быть нро-
тивниковъ (потому что невинное помеша
тельство пользуется счастливой прявилепей
не иметь враговъ) — они выдумываютъ,
шцугъ себе враговъ я думаютъ видеть