407 / 734
39
С0ЧИНЕН1Я В. Г. ВЫИНСКАГО.
40
образование, и крупные пороки. Гд* же искать
Росспо? Можетъ быть, въ простомъ народ*, въ
простомъ вседневномъ быту русской жизвн.
Но вотъ я Ьду четвертый день,
и
слушаю и
прислушиваюсь, и гляжу и вглядываюсь, и хоть
что хочешь д*лай, ничего отм*тить и записать
не могу. Окрестность мертвая, земли, земли,
земли столько, что глаза устаюгъ смотр*ть,
дорога скверная... по дорог* идутъ обозы... му
жики ругаются... Вотъ и все... а тамъ, то смо
тритель пьянъ, то тараканы по ст*намъ пол-
заготъ, то щи сальными св*чами пахнуть... Ну,
можно ли порядочному человеку заниматься
подобной дрянью?... И всего безотраднее то,
что на всемъ огромпомъ пространств Ь господ-
ствуетъ какое-то ужасное однообразие, которое
утомляетъ до чрезвычайности и отдохнуть не
дастъ.. Н*тъ ничего новаго, ничего неожндан-
наго. Все то же да то лее... и завтра будетъ
какъ нынче. Зд*сь станцш, а тамъ еще та же
станцш; зд*сь староста, который ‘просить на
водку, а тамъ опять до безконечности все ста
росты, которые просятъ на водку... чтб же я
стану писать? Теперь я понимаю Ваеилш Ива
новича. Опъ въ самомъ д*л* былъ правь, ко
гда ув*рялъ, что мы не путешествуемъ и что
въ Россш путешествовать невозможно. Мы про
сто *демъ въ Мордасы. Пропали мои впечатл*-
шя!“ (стр. 88—89).
Видный Иванъ Васильевич*! Жалкая
карикатура на донъ-Кихота! У него го
лова устроена решительно вверхъ ногами:
тамъ, где земля усеяна развалинами ры-
царскихъ замковъ и готическими соборами,
онъ виделъ только мельницы и барановъ и
сражался съ ними; а тамъ, где только мель
ницы и бараны, онъ ищетъ рыцарей... Въ
уездномъ городишке онъ спрашивалъ у
мужика.
„—А что зд*сь любопытнаго?—Да чему, ба
тюшка, быть любопытному! Кажись, ничего
н*тъ. — ,.Древнихъ строешй н*гь?“ — Никакъ
н*ть-съ... Да бишь... былъ точно деревянный
острогъ, неча сказать, никуда не годился... да
и тотъ вь прошломъ году сгорТзлъ. — „Давно,
видно, былъ построенъ?“ — Н*тъ-съ, не такъ
давно, а л'Ьсомъ мошенникъ подрядчикъ на-
дулъ совсЪмъ. Хорошо, что и сгор'Ьлъ... пра-
во-съ — „А много зд*сь зкивущихъ?“ —Нашей
братьи мъщанъ довольно-съ, а то служащш
только.—„ГородничШ“—Да-съ, известное д*ло
городничШ, судья, исправнщсъ и прочзе—весь
комплекты—„А какт. они время проводят*?“—
Въ присутствш ходятъ, пуншты пьютъ, картиш
ками т'Ьшатся... Да-бишь: — теперь у насъ за
городомъ цыгански!) таборъ, такъ вотъ они по
вадились въ таборъ таскаться.
Словно москов
ски баря или кг/пецте сынки.
Такой куражъ,
что чудо. Судья на Скрипк* играетъ, Артамонъ
Ивановичъ, заеьдатель, отхватывает* въ при
сядку; ну, и хм*льного-то тутъ не занимать
стать... Гуляютъ себ* да и только. Эвтакая,
знать, нацш“ (стр. 90—91),
И вотъ наши путешественники въ табо
ре.
Иванъ Ваеильевячъ прежде всего огор
чился, увидевъ на дыганкахъ жалюе евро-
пейсюе костюмы; такой чудакъ! Потомъ
онъ чуть не заплакалъ съ отчаятя, когда
цыганки запели не дикую кочевую песню,
а руссюй водевильный романсъ. Вынувъ
изъ галстука золотую булавочку, онъ пода-
рилъ ее красавице Наташе, съ темъ, чтобъ
она ходила въ своемъ нацюнальномъ ко
стюме и не пела русскихъ песенъ... Больше
этого быть шутомъ не позволяется чело
веку, и сентиментальное, донъ-кихотовское
фразерство Ивана Васильевича въ этомъ
смешномъ поступке дошло до пооледнихъ
пред'еловъ возможнаго. Что бы онъ могъ
еще сделать?—разве жениться на Наташе,
заметивъ въ ней кашя-нибудь добрыя ка
чества... Но довольно и того, что уже сде-
лалъ онъ, чтобъ На/гаша смеялась надъ
нямъ целую жизнь...
Зато степная натура Ваеилш Ивано
вича плавала въ блаженстве. Онъ забы-
валъ и себя, и грозную свою Авдотью Пе
тровну, улыбался, притопывал*, прищелки-
валъ, сыгюлъ въ жадную толпу двугривен
ными и четвертаками и прнкрикивалъ: «а
вотъ эту песню, а вотъ ту», и т. д. Это
для него была истинная итальянская опера,
единственная, доступная ему. Въ заключе
ние онъ биосилъ цыганамъ десятирубле
вую ассигнащго... Это называется широкимъ
разметомъ русской души, богатырством*.
Иностранец* выпьетъ бутылку шампан-
скаго: руссшй одну выпьетъ, а другую
выльетъ на полъ; изъ этого некоторые вы
водить такое сдедствш, что у людей гнш-
щаго Запада мышиныя натуры, а у насъ—-
чисто медвежьи...
Эпизодъ объ интриге мещанина съ же
ной частваго пристава разеказанъ съ не
подражаемым*, истинно- художесгвениымъ со-
вертенствомъ и превосходно заканчиваетъ
собою картину жизни уезднаго города.
Теперь послушаемъ проповедь Ивана Ва
сильевича противъ русской литературы, до
которой, какъ и до всякой другой, Ваеилш
Ивановичу никакой нужды не было;—это
однако жъ не помешало его спутнику ора
торствовать громко, фразисто, книжно, съ
надутымъ восторгомъ и натянутым* него-
довашемъ. Подобно Ивану Александровичу
Хлестакову, который безграмотнымъ лю-
дямъ объявилъ решительно, что все, чтб
ни пишется и ни издается въ Петербурге,
все это — его сочинеше, — Иванъ Василье-
вичъ такъ же решительно объявилъ безгра
мотному Васил1ю Ивановичу, что литера
тура теперь везде—торговля и спекуляция,
и что «въ Европе чистая чувства задушены
пороками и расчетом*.» Что нужды, что
Иванъ Василъввичъ, какъ мы уже вид-ели
выше, ничему не учился, ничего ни читалъ
и—можно побиться о закладъ—понятая не
имЬетъ о нраветвенномъ движенш и лите
ратуре современной Европы: ему темъ
легче корчить судью грознаго и неумоди-