411 / 734
47
СОЧЯНЕНШ В. Г. ВЬДИНСКАГО.
48
вертаго. «А почему служите по выборами?»
лукаво спросилъ его Иванъ Васильевичъ.
Чиновники объяснили свое житье-бытье очень
просто, безъ риторики, — и Ивану Василье
вичу отъ чего-то стало грустно... Народность
опять увернулась у него изъ-подъ рукъ.
Отдернувъ занавЕсъ стоявшей въ сторонЕ
кровати, ояъ увидЕлъ на ней больного ста
рика еъ дЕтьми, и первое чувство этого
Европейца, который такь гнушается раз-
вратнымъ нросвЕщетемъ Запада, этого ли
берала, который такъ любитъ трактовать
объ отношешяхъ мужика къ барину,—пер
вое движете его было—обидеться, что про
стой станционный смотритель осмелился не
встать передъ нимъ, европейцомъ и либе-
раломъ 12-го класса! Оказалось, что старакъ
давно лишился ногъ, и, по милости началь
ства, должность за него править его сынъ,
мальчикъ лЕть одиннадцати. Ивану Василье
вичу опять стало грустно, и его гнЕвъ на
чиногшиковъ утихъ.
ВъЕхавъ въ Казань, Иванъ Васильевичъ
словно помешался: такую дичь понесъ о
ЗападЕ и ВоетокЕ, притиснувшихъ между
собою бЕдное славянское начало, что у насъ
рЕшительно нЕтъ силы и смЕлости остано
виться на этой декдамацш, въ которой на
каждомъ словЕ умъ за разумъ заходитъ. За
нее Востокъ, въ лицЕ татаръ, надулъ Ивана
Васильевича: иродалъ ему за болышя деньги
разной дряни, которую опытный Василий
Ивановичъ не хотЕлъ оцЕнить и въ 15 ру
блей ассигнацшми.
Но вотъ мы уже у послЕдней главы, ко
торая оканчивается еномъ Ивана Василье
вича. Эго чудный сонъ: авторъ истощилъ
въ немъ всю иронно и чудесно дорисовалъ
имъ своего мишатюрнаго донъ-Кихота. Во
обще старики Дмвтршвъ сказалъ о снахъ
великую истину: «Когда же складны сны
бываютъ?» Прибавьте къ этому, что сонъ
этотъ видится такому человЕку, какъ Иванъ
Васильевичъ,—и трепещите зарааЕе. А ме
жду тЕмъ дЕлать нечего — станемъ бредить
съ Иваномъ Ваеильевичемъ. Пропускаемъ
подробности, какъ тарантасъ обратился въ
птицу и попалъ въ пещеру съ тЕнями, какъ
мертвые призраки подъячихъ поднялись за
Иваномъ Ваеильевичемъ, ругали его подде-
цомъ и канальей и хотЕди растерзать жи
вого. Нами лучше хотЕдось бы пересказать
все, что видЕлъ ояъ на землЕ, мчавшись на
тарантасЕ-итицЕ по воздуху, но не умЕемь,
а выписывать цЕликомъ — слишкомъ много.
И потому, волей или неволей, пропускаемъ
даже возрождеящ русскаго тарантаса на
европейскую стать, и спЕшямъ къ встрЕчЕ
Ивана Васильевича съ тЕмъ княземъ, кото
рый недавно ругалъ своихъ людей въ сло
манной каретЕ. ВетрЕча дослЕдовала въ Мо
сквЕ, которая въ чудномъ снЕ, по своей
архитектурЕ, перещеголяла Игалио, «На го-
ловЕ его (князя) была бобровая шапка,
станъ былъ плотно схваченъ тонкими су
конными подушубкоми на собольемъ мЕху,
а на ногахъ желтые сафьянные сапоги до
казывали, по славянскому обычаю, его дво
рянское достоинство.» Въ нравственномъ от-
ношенш князь такъ же
изменился
,
какъ и
наружно; они уже считаетъ глупостью пу-
тешествш... Почему? спросите вы, ужъ не
изъ латрштизма ли?—Отчасти такъ.—Но,
скажете вы: если въ чемъ всего мепЕе
можно упрекнуть англичанъ, такъ это въ
отсутствш или недостаткЕ натрютизма; яа-
противъ, ихъ любовь, къ отечеству перехо-
дитъ даже въ недостатокъ, въ пороки, въ
какое-то слЕпое и фанатическое пристрасНе
ко всему англШскому—и между тЕмъ вся
Европа наводнена англШскими туристами,
особенно Парижъ и Рнм ь. Это правда, но
вЕдь не забудьте, что за человЕкъ Иванъ
Васильевичи, н не забудьте, что все это
они бредитъ во снЕ. Главная же причина,
почему князь съ гордостью отвергали въ
русскомъ даже возможность желанш путе
шествовать, состоитъ въ томъ, что русскому
въ эти блаженный времена желтыгь еафья-
новыхъ сапожекъ (какъ жаль, что эта эпоха
не означена цифрами!), что русскому тогда
не зачЕмъ будетъ Ехать ни на запади, ни
на востокъ, ни на югъ, ни на сЕверъ, ибо
въ огромной Россш есть свой запади и во-
стокъ, югъ и сЕверъ. Изъ этого можно, на-
вЕрное, заключить, что въ это вожделЕнпое
время, которое можетъ только представиться
во снЕ, и то развЕ какому-нибудь Ивану
Васильевичу, въ Россш будетъ свой Рнмъ,
свой Неаполь, свой ВезувШ, свое Средиземное
море, свои Альпы, своя Швейцарш, свой
Гиммалай и Индщ, словомъ, будетъ все,
чего нЕтъ теперь, и что манитъ и раздра-
жаетъ любопытство путешественниковъ всЕхь
странъ. ДалЕе, въ эту вожделЕиную желто
сапожную эпоху уже не будетъ существо
вать между народами братскаго размЕна
идей, никакими связей, торговли, науки, об
разованности, и новый Гумбольдтъ уже не
поЕдетъ къ намъ изучать природу Ураль-
скаго хребта!... НЕтъ, ужъ лучше бы князь
иопрежнему проматывался за границей
я
обнаружили свой еврояеизмъ пятьюстами
палокъ, чЬмъ вдаваться въ такую дикую
фялософш!.. Да! чуть, было, не забыли мы:
въ желто-сапожную эпоху будетъ нроцвЕтать
а р з а м а с к а я школа живописи, которая,
вЕроятно, смЕнитъ собою нынЬшаюю с у з
д а л ь с к ую . . . Князь исчезъ—и Иванъ Ва
сильевичи очутился въ объятшхъ своего
панеюннаго товарища,—того самаго, который
на владилпрскомъ бульварЕ рассказывали